— Можешь остановиться у продуктового магазина? — спросил дед. — Хочу купить мозельского.

— Джинни Пени, дед приезжал к тебе каждый день, — вступился я за Сайласа.

— Внуки покинули меня. Весь город ждал моей смерти. Все просто с ума посходили бы от радости, если бы я умерла.

— А я возглавил бы парад на Мэйн-стрит, — пробормотал Сайлас.

— Кончай ее дразнить, — дотронулся я до руки деда. — Джинни Пени, дома тебя уже ждут не дождутся все твои внуки. Мы целый день мастерили для тебя пандус.

— И это вы называете подарком? Пандус для коляски?!

— Я все предусмотрел. Ты будешь довольна, — успокоил ее я.

Когда мы въехали во двор, все четверо моих братьев уже собрались возле дома. Здание прекрасно сохранилось и выглядело вполне достойно на фоне окружавших его современных домов, выросших на берегу. Сразу за задним двором начинался поворот к четырнадцатой лунке поля для гольфа, спроектированного Робертом Трентом Джонсом.

Электрокар для гольфа с двумя солидными пенсионерами, словно корабль по морю, бесшумно катился в сторону виднеющейся зелени. Четыре белохвостые оленихи, прекрасные в своей воздушной хрупкости, щипали высокую траву на поле. Когда я был еще маленьким, то думал, что остров совсем дикий, и даже представить себе не мог здесь мяча для гольфа. Но с тех пор все изменилось.

Хотя, подумал я, мои старики остались все теми же. Мне всегда казалось, что они абсолютно не подходят друг другу. Их словно соединила привычка, а не любовь. Джинни Пени всегда задевало то, что мы, ее внуки, предпочитали ей Сайласа и любили его гораздо больше. Но мы с этим не соглашались, недвусмысленно заявляя, что любим ее ровно настолько, насколько она нам это позволяет, в зависимости от непредсказуемых перепадов своего настроения.

— Мальчики… — начал я.

— Лучшие мальчики на свете, — добавил Сайлас.

— Когда спят, — ответила Джинни Пени, но я видел, что она весьма рада снова очутиться дома и приятно удивлена оказанной ей торжественной встречей.

Братья с радостными криками сбежали вниз приветствовать бабушку. Они колотили по дверце машины и так громко вопили, что даже непреклонная Джинни Пени наконец-то соизволила улыбнуться. При виде ее улыбки все четверо притворились, будто у них закружилась голова, и повалились на траву, словно в глубоком обмороке.

— Они всегда вели себя как щенята, — сказала бабушка, когда Сайлас высадил ее из машины, а я спустил с крыльца инвалидное кресло.

Ти взбежал по новому пандусу, пахнущему свежим деревом, улегся сверху и на весь двор закричал оттуда Джинни Пени:

— Привет, старушка!

— Не называй меня старушкой, а то так тебя отхожу, что еще долго не сможешь сидеть! — возмутилась Джинни Пени.

— Послушай, Джинни Пени, ты у нас прямо ангел, — радостно выдохнул Ти, затем, притворившись убитым, совсем как в плохом кино, скатился по пандусу и остался лежать на дорожке.

— Его нужно покрыть лаком, — распорядилась Джинни Пени. — Терпеть не могу необработанное дерево. Оно оскорбляет мое эстетическое чувство.

— Бабушка, я тоже рад тебя видеть! — воскликнул Даллас.

— Спасибо вам, мальчики, за то, что построили пандус, — девчоночьим голосом поддакнул Дюпри.

— Да что там говорить, горбатого могила исправит, — заметил Сайлас, вкатывая кресло на пандус. — Прямо-таки черт в юбке, а не баба.

— Да, я такая, — гордо заявила бабушка.

Посреди пандуса братья поставили кресло на стопор и принялись целовать Джинни Пени.