Я подозревала, что она не говорила за семь лет до этого ночи. Ей не нужно было. И когда она заговорила, голос был грохотом могил и земли. Голос был бездной.
— Дочь, — ответ и ласка.
Против моей воли меня наполнила тоска.
— Было больно? — спросила я.
Я в ужасе смотрела, как ком волос отвалился на ее руку с куском скальпа. Она стряхнула его, как насекомое, не переживая. А я вдруг вспомнила ее у трюмо, как она расчесывала волосы и говорила мне, что ей нужно было провести гребнем сто раз утром и сто раз на ночь.
— О, да, — она улыбнулась, ее зубы сияли.
Я полезла в карман, нашла пистолет, сжала рукоять. Палец отыскал спусковой крючок, а большой палец — курок. Даже если я успею выстрелить и попаду по ней, мне еще нужно было выбраться отсюда. Отыскать путь мимо остальных, которые точно выбегут из своих нор, чтобы поймать меня.
Было поздно. Я понимала, что умру. Временно.
— Закрой глаза, — сказала она. От ее дыхания воняло мясом и гнилью.
Я видела только ее зубы.
ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
— Элис?
Она пропала. Я моргнула и увидела Жиля Стюарта, прижатого к стене пещеры, его ноги бесполезно болтались, белые пальцы моей матери сжимали его горло.
Он не боролся. Он мягко улыбался, словно она была лучше всех, кого он видел.
Она оскалила зубы, понюхала его.
И когда ее язык проехал по его пульсу, он испугался.
— Элис, — повторил он с дрожью. — Это я. Жиль.
В ответ она зарычала, звук донесся и ее живота.
— Элис? — Жиль отчаянно посмотрел на меня.
Я ненавидела его. Так сильно, что едва могла дышать от этого. В груди не хватало места и для воздуха, и для презрения к нему. Но я не хотела смотреть, как мама вырывает его горло.
— Мам, — сказала я.
Она повернулась, скаля зубы, не узнавая меня.
Но я должна была попробовать.
— Не надо, — я шагнула вперед и вытащила пистолет.
Жиль заскулил, ее хватка сжалась, она широко раскрыла рот. Невозможно широко.
— Я люблю тебя, — проскулил он.
Ей было плевать на любовь. Она уже не знала, что это, но он не понимал. Он видел то, чего хотел больше всего в мире, то, что не мог получить. Это вернулось к нему, и он мог забрать это.
— Мы можем быть вместе, — выдавил он. Его штаны потемнели. Несмотря на его слова, он обмочился.
И хотя я ненавидела его, я подняла пистолет, оттянув курок, и направила на нее.
Она отпустила Жиля и повернулась ко мне.
Он обмяк на земле с огромными глазами, а она бросилась на меня и ударила так сильно, что я увидела звезды. Я выпустила пистолет, и он застучал по камням. Я рухнула на ее тряпки. Они гадко воняли, и я закашлялась, пытаясь выбраться. А потом она надавила на меня, вес был на моей груди, холодная ладонь прижалась к моему лицу, закрыла мой рот, она повернула мою голову в сторону. Другая прижала мою руку, пока я извивалась под ней, пытаясь вырваться.
«Я не умру так. Не умру в куче тряпок под землей, убитая существом с лицом моей матери».
Сила вспыхнула во мне, и я оттолкнула ее коленями. Она зарычала как зверь, толкнула меня на пол, слюна капала с ее клыков, пока она пыталась укусить меня.
А потом ее глаза опустели, она мертвым грузом обмякла на мне.
Я увидела серебряный блеск над ее плечом.
И застывшее лицо Жиля Стюарта, еще сжимавшего пальцы, словно он держал нож, торчащий теперь в спине моей матери, вонзенный по рукоять.
Я дала себе три секунды — три быстрых удара сердца — чтобы взять себя в руки, а потом столкнула ее с себя. Она уже стала рассыпаться, кожа слетала, становясь пылью. |