— Можешь не отвечать, — продолжала она. — В конце концов, я привела тебя сюда не ради разговоров. Но, если ты не умеешь ценить оказанных услуг, подумай хотя бы о собственных интересах. Условия твоего содержания целиком зависят от твоего поведения. Думай, — с этими словами она забрала посуду и удалилась.

Да уж, было над чем подумать. Больше всего меня злила идиотская анекдотичность ситуации. Впрочем, смешного во всем этом было мало, серьезность намерений мутантки не подлежала сомнению. Очевидно, я не мог рассчитывать чего‑то добиться переговорами: все козыри были у нее на руках. Тогда что же? Сдаться? Несмотря на мое отношение к сексу, физически я мог бы удовлетворить ее притязания — вряд ли она была слишком ненасытной, раз у нее хватило терпения на весь этот план. Но я хорошо помнил старую басню о певчей птице, которая, попав в клетку, пыталась заслужить свободу усердным пением.

Я слез с кровати и принялся обследовать помещение. Главную проблему составляла цепь, и я с радостью убедился, что металлические звенья и вмурованный в стену штырь во многих местах покрыты пятнами коррозии. Все же цепь была достаточно прочна, нечего было и думать справиться с ней без какого‑нибудь орудия. Рассохшаяся деревянная кровать для этой цели явно не подходила. Если нечем распилить, найти хотя бы какой‑нибудь рычаг…

Я подошел у окну и потряс прутья решетки. Тоже старые и ржавые; мне показалось, что один из них чуть поддается. Концы прута были зацементированы в щелях между камнями. Если каким‑нибудь орудием расковырять эти щели… Очевидно, звеньями цепи, благо длина ее вполне позволяет. Неизвестно только, сколько времени на это уйдет… но начать я решил немедленно.

Не знаю, сколько времени я скреб и корябал старый цемент и яростно тряс прут; в конце концов я совершенно выбился из сил, а работа продвинулась весьма незначительно. Шепотом ругаясь последними словами, я лег отдохнуть на кровать. В этот момент Эрмара заявилась во второй раз.

Теперь на ней не было штанов и рубахи. Босая, завернувшаяся в какое‑то покрывало, она походила на женщину моей эпохи, вышедшую из ванной. Однако грязные засаленные волосы — а когда она подошла ближе, то и запах пота — развеивали эту иллюзию.

— Ну, ты все еще сердишься? — спросила она отвратительно кокетливым тоном.

— Сержусь, — пробурчал я.

— Напрасно. Настало время помириться, — с этими словами она скинула покрывало и осталась совершенно голой. Ее грудь была слишком плоской, а тело — слишком мускулистым для женщины; но единственным по‑настоящему крупным изъяном была левая рука. Именно эту уродливую клешню я и рассматривал. Проследив направление моего взгляда, Эрмара покраснела и спрятала руку за спину.

Она не имела ни малейшего понятия о технике обольщения и, должно быть, полагала, что достаточно просто стоять вот так, чтобы любой мужчина на нее набросился. Возможно, с ее прежними любовниками‑мутантами так оно и было; в отличие от пресыщенных и развращенных аристократов северных королевств или людей моего времени, мутанты, по‑видимому, не нуждаются в сексуальной изощренности.

— Ну же! — сказала она, теряя терпение.

Я смотрел на нее без всякого интереса или неприязни, со скучающим равнодушием.

— Я же говорил — ничего у тебя не выйдет.

— Но ты же можешь! — воскликнула она.

— Но не хочу, — спокойно ответил я.

Прежде мне приходилось читать, что женщина, чьи сексуальные домогательства отвергнуты, приходит в куда большую ярость, чем мужчина в аналогичной ситуации.