Он шаг за шагом приближался к своему сыну, что превратился из единицы в ноль. К сыну, который не сможет снова стать единицей, хоть на сто его умножь, хоть на десять тысяч. Трясущимися руками он обнял дурно пахнущее охладевшее тело ребенка: необратимая вспять реальность впиталась в него через кожу, воздух, запах. Сердце, язык, горло и внутренние органы Чонхёка пронзила боль, равноценная сотне тысяч острых игл, он дергался, словно утопающий, издавая почти звериные крики. А теперь вспомните, о чем я рассказывал до этого. За происходящим кое-кто наблюдал. Призрак с полным земли ртом. Упорно выкарабкавшийся из ямы, потихоньку вобравший в себя зло, единственный реальный хозяин этого жилого комплекса.

Он смотрел на все это действо с перекошенным в страшной улыбке ртом.

Знаете что? Говорят, мертвые не могут навредить живым, но зато они могут влиять на их решения. А решение, в свою очередь, провоцирует действие. Проще говоря – мертвые способны искушать. Как тот змей из Библии. В решающий момент они могут заставить сделать самый плохой выбор. А потом наблюдают за тем, как человек из-за этого выбора впадает в отчаяние. И каждый раз при этом они становятся сильнее. Взращивают негативные эмоции. Один листик бумаги можно с легкостью порвать или смять, но сделанная из множества листов книга становится прочной. Так же и здесь. Призраки вбирают в себя эмоции мертвых – эдакие оставленные ими следы, которые совершенно незаметны для живого человека, – и за счет этого черпают реальную силу. Обретают способность влиять на живых.

Пока Хан Чонхёк с завываниями обнимал Тохёна, вылезший из ямы призрак украдкой нашептывал ему: «Разве справедливо? Это твой сын умер, с чего вдруг той женщине плакать? Взгляни на разлитый по полу апельсиновый сок. Яд ведь в тток не кладут. Может, он был именно там. В ярко-желтом соке. Ты же знаешь, что домработница трогает вещи твоей погибшей жены? Открой-ка ее ящик с безделушками. Колечка, купленного в честь празднования ста дней с рождения твоего сына, которое ты так берег, чтобы отдать ему позже, там больше не найдется. Помнишь, как однажды открыл гардеробный шкаф жены, а там платье валялось скомканное? Это домработница его примеряла. Она была самой трудолюбивой из всех, что ты нанимал до сих пор. Почему же она так усердно работала? Потому что является работницей премиум-класса? Потому что получает огромные ежемесячные выплаты? А может, потому, что она преследовала иную цель? Может, хотела прибрать к рукам хозяйскую спальню? У нее ведь есть дочка, ровесница Тохёна. Может, она хотела, чтобы ее дочка заняла место твоего сына? Боже, насколько же он был ей ненавистен?»

Даже мне неизвестно, насколько глубоко проник голос в разум отца. Но, учитывая его характер, вполне легко предположить дальнейшее развитие ситуации. Решимости ему, очевидно, не занимать. Ценит он только то, в чем уверен, и считает, что только его стандарты позволяют принять осмысленное решение. С точки зрения такого любителя точности, как он, получалось, что его сын отравился едой, а принесла ее твоя, Хваён, мама. Он же не знал, что Тохён сам подобрал у двери этот тток. Даже представить себе такого не мог. Потому что обычно в это время сын учился, поедая приготовленные домработницей закуски. К этим двум фактам прибавился голос призрака, и на смену сомнениям пришла уверенность: каждый фактор на месте преступления, правда, запахи, чувства, искушение и злой голос – все смешалось воедино и взорвалось. Он вытаращился на домработницу налитыми кровью глазами и, потеряв рассудок, потянул руки к ее шее.

Затем послышался хруст. Как оказалось, шея женщины средних лет ростом около ста шестидесяти семи сантиметров довольно хрупка.

Божество времени и здесь приняло активное участие.