Я протянул ему письмо. Прочитав, он удовлетворился и вернул мне после обычной церемонии бу-джерульди.

– А этот эфенди – хаджи Линдсей-бей? – спросил он затем.

– Таково его имя.

– Из какой он страны?

– Из Лондонистана, – отвечал я, чтобы не называть ему более знакомое название Англии.

– Он дал обет молчания?

– Он не говорит.

– Он может колдовать?

– Послушай, мутеселлим, о магии нельзя говорить просто так, всуе.

– Мы познакомимся поближе, ведь я большой любитель магии. Ты веришь, что можно сотворить золото?

– Да, золото можно сделать.

– И что есть камень мудрости?

– Есть, но он не в земле, а запрятан в людских сердцах и его нельзя изготовить с помощью химии.

– Ты говоришь непонятно, но я вижу, что ты знаток магии. Она бывает черная и белая. Ты знаешь оба ее вида?

Я развеселился.

– О, мне известны и другие ее виды.

– Есть еще другие?

– Голубая, зеленая и желтая, также красная и серая. Этот хаджи Линдсей-бей был сначала поклонником магии в серую клетку, теперь же он перешел к магии в красно-черную.

– Это видно по его одеянию. Селим-ага мне рассказывал, у него есть с собою кирка, которой он разрывает землю, чтобы исследовать язык умерших.

– Так оно и есть. Но давайте сегодня об этом не будем говорить. Я воин, эфенди, а не учитель, преподающий уроки другим.

Бравый комендант промотал уже все денежные источники своей и без того нищей провинции и искал выхода в магии. Мне не хотелось укреплять его в этом суеверии, но и устраивать дискуссии тоже не стоило. Или эта пресловутая мотыга моего мистера Крылатого Быка навела его на мысль поговорить со мной о магии? Тоже возможно. Кстати, мои последние слова, по меньшей мере, возымели свое действие: он хлопнул в ладоши и велел принести кофе и трубки.

– Я слышал, что мутасаррыф воевал с езидами? – затронул он другую тему.

Было довольно опасно втягиваться в этот разговор, но я не знал, как мне от него отделаться. Он начал как бы со слухов: «Я слышал…» И все же он, как ближайший подчиненный губернатора и комендант Амадии, должен был знать все не просто по слухам. Поэтому я предпочел ступать по его собственным стопам в беседе.

– Я тоже об этом слышал.

И, чтобы опередить вопрос с его стороны, прибавил:

– Он, должно быть, их наказал, а теперь, пожалуй, на очереди и строптивые арабы.

Он встрепенулся и пытливо взглянул на меня.

– Почему ты так предполагаешь, эмир?

– Потому что он сам со мной об этом говорил.

– Он сам? Мутасаррыф?

– Да.

– Когда?

– Естественно, когда я был у него.

– Почему он это сделал? – осведомился он, не скрывая своей недоверчивости.

– Да потому, что он мне доверял и собирался дать задание, связанное с этим военным походом.

– Какое задание?

– Ты когда-нибудь слышал о политике и дипломатии, мутеселлим?

Он высокомерно улыбнулся.

– Был бы я комендантом Амадии, не будь дипломатом?

– Ты прав! Но почему ты не показываешь себя как дипломат?

– Что, я был недипломатичен?

– Да. И очень.

– Как это так?

– Ты спрашиваешь меня так прямо о моем задании! Я не должен о нем говорить. Ты мог бы узнать о задании лишь через умные вопросы. Ты должен был у меня спросить, чтобы узнать что-либо об этом деле: это ведь вернейшее доказательство, что мутасаррыф говорил со мною откровеннее и чистосердечнее, чем с тобою.