Он напряг мускулы, сцепил кисти в замок и ударил Боа прямо в лицо. Она не моргнув глазом приняла удар и продолжала его душить. Это больше не было женщиной — это был демон, управляемый темной силой. Внезапно Натом овладела уверенность, что ничто не может ему помочь. Его охватил суеверный страх. Боа являлась всего лишь инструментом гнева Раццы, заступником за веру, и он, Нат-святотатец, должен, не противясь, принять свою кару…

Полминуты он колебался между смирением со смертью и сопротивлением, но затем инстинкт самосохранения взял верх. Он ударил со всей силы, на которую был способен. На этот раз Боа ослабила хватку и откатилась назад. Она издала звук, похожий на болезненный всхлип, и вытянулась. Нат приподнялся на локте. Его горло горело огнем, перед глазами мелькали искры. Он вслепую протянул руку и едва не лишился пальцев, натолкнувшись на лезвие, которое торчало из груди рабыни. Боа упала на собственный меч, который застрял под углом 45 градусов к полу: гарда зажата под мышкой у статуи, а обоюдоострый клинок упирался в бедро нимфы. Девушка погибла, пронзенная этим импровизированным копьем.

Какое-то время Нат оставался неподвижен, на грани обморока, затем, стараясь беречь дыхание, привлек к себе и обнял тело рабыни. Он действовал в состоянии полузабытья. Гибель Боа приговаривала его к одиночеству. Теперь он не сомневался: она хотела заставить его заплатить за «предательство». Хотела отомстить за свои обманутые надежды, за то, что он лишил ее сверкающей смерти, о которой она так мечтала…

Когда силы его восстановились, Нат пополз к выходу из туннеля. Следовало похоронить тело, пока драконы еще спят на своих постаментах; потом будет слишком поздно.

Ступив на траву, юноша едва не упал — так ослабели его ноги. Дождь хлестал по каучуку его доспехов, но — несмотря на трещины — броня исправно служила защитой. Нату пришлось приложить усилия, чтобы вытащить из лаза неподвижное тело юной рабыни. Боа, прежде такая легкая, после смерти, казалось, стала тяжелой, как глыба мрамора. Наконец, ему удалось взвалить ее на правое плечо, и, опираясь на меч, словно на трость, Нат направился к лесу.

Прикосновение травы к подошвам наполняло его неодолимым отвращением. Ему чудилось, что он идет по ковру из спящих змей. Мокрая лужайка представлялась ему пропитанной водой шкурой, мехом неведомого зверя, шагнув на который, никогда не достигнешь дна. На коже обнаженных рук ощущалось неприятное покалывание — начинающееся раздражение, которое не замедлит перерасти в боль. Но что он мог поделать, если перчатки остались под седлом у Кари? Голос разума подсказывал ему подходящий выход: «Отрежь волосы Боа, эти густые, непромокаемые пряди; ты сможешь переплести их, как волокна, и изготовить себе рукавицы, которые защитят твои пальцы от дождя!»

Нат отрицательно покачал головой. Никогда он не позволит себе подобного надругательства. Ольмар сделал бы это, не задумываясь, но не он!

В ярости отчаяния Нат схватил меч и принялся копать могилу на опушке леса. Работать было неудобно; лезвие скользило по слою водорослей или застревало в немыслимом переплетении корней, пронизывавших теперь насыщенный водой песок. Нат рыл, рубил, отсекал; мелкие корешки летели во все стороны, но влажная земля то и дело обваливалась, сводя на нет его труды. Его руки, покрытые волдырями, казалось, готовы были треснуть, он уже не чувствовал меча в своих ладонях.

Задыхаясь, с роем черных мошек перед глазами, Нат наконец опустил Боа в яму, и, прежде чем навсегда проститься с ней, закрыл ее осунувшееся лицо длинными прядями волос.