— Они видели напавшего? Опять его взгляд словно окаменел.

— Да, они его хорошо разглядели. Большой, мясистый парень, лысый, в черных очках. Они видели, как он пинал ее, буквально топтал ногами. Видели, как она лежала на земле, а этот ублюдок бил ее ногами. Потом он подхватил ее, как будто собирался запихнуть в этот чертов фургон. Но женщина завизжала, парни закричали и побежали к нему. И он бросил ее. Они сказали, что он швырнул ее на мостовую и вскочил в фургон. Но она успела выстрелить. Так они мне сказали. Она успела выстрелить, когда он бросил ее. Кажется, она его задела. Во всяком случае, им показалось, что он пошатнулся. Они не были точно уверены, а мне надо было ехать с ней, я не мог дослушать до конца.

— Ты все правильно сделал. Просто отлично.

— Даллас!

Теперь Ева заметила, что Макнаб еле сдерживает слезы. «Если он сломается, — подумала она, — я тоже не выдержу».

— Успокойся.

— Врачи сказали, что дело плохо. Пока мы ехали, они работали над ней. Они сказали, что дело плохо.

— Я собираюсь сказать тебе то, что ты и без меня знаешь. Она не божий одуванчик, она закаленный коп. Она прорвется.

Он кивнул, тяжело сглотнув.

— Оружие было у нее в руке. Она не выпустила из рук оружие.

— У нее есть хребет. Рорк…

Он кивнул и вышел, оставив их одних.

Эта сука его ранила!

Это было не по правилам. Те дни прошли, миновали, канули, он больше не должен страдать. Никогда. Посмотрите на него! Он повернулся к зеркальной стене, чтобы удостовериться. Посмотрите на него! Посмотрите на его тело!

Он вырос. Он стал высоким, выше всех вокруг.

— Знаешь, сколько стоит одежда, недоносок? Когда же ты наконец вырастешь?! Голый будешь ходить, мне плевать!Я не обязана тебя одевать на свои деньги!

— Прости, мама, я же не нарочно.

Нет-нет, он не будет просить прощения! Он рад, что он такой высокий! И вовсе он не недоносок. Он сделал себя сильным. Он работал, старался, пот проливал, но он нарастил свои мышцы, он создал свое сильное тело. Тело, которым можно гордиться, тело, которое люди уважают. Тело, которого женщины боятся.

— Ты дохлый, сопливый, никчемный хиляк, ты ничто!

— Прошло то время, мама! — Яростно скалясь, он поиграл мускулами неповрежденной руки. — Прошло то время!

Но пока он это говорил, хорохорился перед зеркалом, с его отражением происходило что-то странное. Его тело уменьшалось, таяло на глазах, пока он не превратился вновь в тощего, угловатого мальчишку с запавшими щеками и затравленными глазами, смотревшими на него из зеркала. Грудь этого мальчика была исполосована рубцами от ударов, между ног саднило после того, как она там терла. Вонючие и грязные волосы свисали до плеч.

— Она опять нас накажет, — сказал ему мальчик. — Она опять запрет нас в темноте.

— Нет, она нас не накажет! — Он отвернулся от зеркал. — Она не сможет. Я знаю, что делаю! — Баюкая раненую руку, он снова начал ходить взад-вперед, чтобы унять боль. — На этот раз она сама будет наказана, вот увидишь. Я же убрал эту полицейскую суку! Разве не так?

Он убил ее. Он точно знал. Он разломал ее на куски, эту дрянь. Но его рука! Она горела огнем и онемела, по ней мурашки бегали, ее кололо иголками от плеча до кончиков пальцев.

Он баюкал больную руку, прижимал ее к телу, стонал, разрываясь между мальчиком и мужчиной.