Изменить размер шрифта - +
Внезапно с площадки из досок, построенной немцами-«кукушками» на развесистой высокой ели за садом, басовито ударил ручной пулемет. Это был опять МГ-34, и лента у него была тоже заряжена зелеными трассирующими пулями. Тут же заливисто затрещал автомат второго номера. По звуку это был обычный пистолет-пулемет 38–40 с тридцатидвухзарядной обоймой.

Танкист тут же повалился на бок. Вера резко взмахнула рукой, чтобы указать товарищам путь в глубь леса, рванулась сама к лесу и, ощутив вдруг бешеной силы удар чем-то тяжелым и обжигающе горячим, в плечо, рухнула на снег, на сосновое корневище. Царапая руки о заледенелую кору, обхватила дерево, пыталась встать и не могла.

Когда совсем стемнело и Леша Голубев и Наташа Самойлович вернулись к опушке, чтобы узнать, что сталось с Верой, и вынести ее, если она лежит там под сосной раненая, они не нашли разведчицу. Тут и там снег прожгли капли алой крови. Снег вокруг был утоптан, значит, Веру кто-то унес. Кто? Наверное, немцы. А может быть, и не немцы вовсе, а местные жители? Живой взяли Веру или мертвой? На все эти вопросы разведчики не могли ответить. Они долго искали, ждали ее. Стало ясно, что маленькая группа ей уже не может помочь.

И друзья Веры ушли, держа путь к фронту. Близ деревни Большие Семеничи вся шестерка благополучно перешла линию фронта по замерзшим Нарским прудам вместе с потерявшими своего лихого командира-танкиста окруженцами. И Большая земля салютовала им огненными параболами «катюш», протянувшимися в черном небе над белым льдом.

Много позднее стало известно, что как раз тогда, когда немцы везли в Головково бесчувственное тело тяжело раненной Веры, шла Зоя навстречу подвигу, навстречу бессмертию.

Веру привезли в Головково на машине в небольшое строение, где сейчас помещается мастерская Головковской восьмилетней школы. В этом строении, стоявшем рядом со снесенным ныне небольшим зданием школы, превращенной немцами в казарму, стоял штаб 347-го полка 197-й пехотной дивизии вермахта.

В штабе начался допрос схваченной партизанки. На стол положили отобранный у Веры револьвер-наган, патроны, бутылки с горючей смесью, индивидуальный перевязочный пакет. Немцы сняли с нее телогрейку, бежевый армейский свитер. Девушка осталась в красноармейской нижней рубашке из байки.

347-й полк состоял из ландверовцев, служивших прежде в пограничной охране на Рейне в земле Гессен. Командовал этим полком подполковник Бремер. Он и есть главный убийца Веры, отдавший приказ о ее казни. Бремера знали все в дивизии. Он получил Железный крест за то, что едва отбился от русских 2 августа в лесном бою за Рославлем. Его полк пробивался тогда к шоссе Рославль — Смоленск. Разместившийся в Лесничевке штаб полка был атакован ночью отрядом из 28-й армии Советов. Бремер с уцелевшими штабистами отстреливался, пока не подоспели артиллеристы 197-й дивизии. После той ночи, чуть не ставшей для него последней, подполковник Бремер страшился русского леса. И вот в его руках — партизанка, «лесной призрак», одна из тех, кто нападает в лесу по ночам на солдат фюрера.

Случайными свидетелями допроса и истязания Зои оказались местные жители Петрищева. В головковском штабе были одни немцы. Никто никогда не расскажет, какие вопросы задавали Вере гитлеровские офицеры и как она на них отвечала. Но крайновцы и все разведчики, знавшие Веру, знают: Вера вела себя, как Зоя. Обе были достойны своих командиров, своих товарищей по отряду.

Палачами Зои были офицеры 332-го полка вермахта. Палачами Веры были офицеры 347-го полка той же 197-й пехотной дивизии — те же рейнцы и гессенцы. И действовали они по одному и тому же «бефелю». «Бефель ист бефель» — «приказ есть приказ».

Это был приказ начальника штаба верховного командования вермахта Вильгельма Кейтеля, подписанный 16 сентября 1941 года в ставке в Герлицком лесу под Растенбургом. Отмечая широкое развитие руководимого Москвой партизанского движения на оккупированной вермахтом советской земле, Кейтель сообщал, что «фюрер распорядился, чтобы повсюду пустить в ход самые крутые меры для подавления в кратчайший срок этого движения, что на указанных территориях человеческая жизнь ничего не стоит и устрашающее действие может быть достигнуто только необычной жестокостью».

Быстрый переход