И Вера, Зоя, Борис, Павел — все они слушали любимого комиссара, и русские сердца их горели не меньшей отвагой, чем сердца тех, чья грудь стала щитом Отечества в той далекой войне России.

Вере, Зое и всем ребятам и девчатам в обеих группах предстояло сразиться с врагом под старинным русским форпостом Вереей. Почти сто тридцать лет назад Верея находилась в руках Наполеона. Сейчас там хозяйничают фашисты. Что ждет партизан-разведчиков под Вереей?

…Отбившуюся от отряда семерку разведчиков возглавил Алексей Голубев — единственный из парней «старичок». Положение его было незавидное — без карты, в незнакомом районе, почти без боеприпасов, с НЗ, который больше чем на день-два никак не растянешь.

Недаром была Вера таежницей — в лесу она чувствовала себя как дома, как в тайге по-над Томью, где она любила ходить на лыжах с Юрой Двужильным.

Жаль, что не нашлось в части лыж. Птицей бы носилась Вера по лесу. Впрочем, снега еще мало, одна пороша, и сейчас это хорошо — ноги не проваливаются. Одна беда — хрустит под ногами палая листва, накрывшая свалявшуюся жухлую траву.

Синицы, снегири, щеглы привыкли уже к рокоту канонады, как ни в чем не бывало занимаются своим делом. Деловито стучит дятел высоко на корабельной сосне. Едва виднеется его красная шапка.

Коротки дни первозимка. Светает в полдевятого. В четыре вечера уже темно. Беспросветно темны долгие ночи. Вера легко находила на иссиня-черном небосклоне Сатурн, Венеру, Большую Медведицу, ориентируясь в ясную погоду без компаса.

Днем Вера сторонилась полян и редколесья, невольно вздрагивала, завидев за мглистым осинником гроздь красной калины, жалась к густому, темному ельнику. Долго не могла она оторвать глаз от отпечатка сапога с подковкой и шипами на подошве, от этой печати великогерманского вермахта на русской земле.

Вера вела группу целиной. Согнувшись, перебегала просеки, осторожно обходила завалы и вырубки, похожие на могилы муравьиные кучи. Редок лес по сравнению с тайгой, чересчур светел и просторен, слишком чутка его тишина. Тоненький свист рябчика и то за десятки шагов разносится. По-волчьи, след в след идут партизаны. Из-за леса доносится собачий лай: там деревня, русская деревня, но там враг. За опушкой раскаркались вороны — у ворон праздник, никогда не было столько мертвечины в полях и лесах. Из деревни тянет дымком, и кажется, что этот дымок теперь пахнет чем-то чужим.

— Лос! Лос! — доносятся гортанные крики немцев. — Шнеллер!..

Вера шарахается глубже в лес, в мрачную хвойную чащу.

Вот так, наверное, вела свой отряд по лесу и атаманша Василиса. Так же сливалась она с лесом, обнимая сердцем родной край, как никогда прежде до щемящей пронзительной боли ощущая свое родство с русской землей…

Было голодно и холодно. Но в ушах Веры звучали слова комиссара, Никиты Дорофеевича, повторявшего за Кутузовым:

— Пусть всякий помнит Суворова: он научал сносить и голод и холод, когда дело шло о победе и о славе русского народа…

Видно, придется пробираться за продуктами в какую-нибудь деревню, хотя это смертельно опасно — все деревни набиты немцами. И снова встает в памяти: даже в ту войну народные мстители находили помощь и приют, хлеб и соль во всех селах и городах, занятых врагом.