— Да, да, Иоганнес, вы меня совершенно убедили. Учитывая эти обстоятельства, я, разумеется, беру свое предложение, сделанное исключительно из доброго к вам отношения, назад. Продолжайте набирать и верстать, не оставляйте службы! И если я чем-то смогу хоть немного услужить вам, обращайтесь ко мне.

Он поднялся и протянул наборщику руку, убежденный, что тот наконец уйдет. Но Иоганнес, с чувством пожавший ее, набрался храбрости и начал снова:

— Сердечно благодарю вас, господин главный редактор, вы так добры! Но простите, у меня есть просьба, совсем маленькая просьба к вам. Если бы вы только захотели мне немного помочь!

Не садясь на место, редактор дал ему нетерпеливым взглядом знак продолжать.

— Речь пойдет, — заговорил Иоганнес, — опять речь пойдет об этом словечке «трагично», вы помните, господин доктор, мы уже неоднократно его упоминали. Вам ведь знакома прескверная привычка газетчиков называть каждый несчастный случай трагедией, хотя трагичным… но нет, постараюсь говорить покороче. И вот получается, что каждый упавший велосипедист, каждый ребенок, который обжегся об огонь в очаге, каждый упавший с дерева сборщик вишен связывается со словом «трагично», потерявшим тем самым свой ореол. Нашего прежнего редактора я почти отучил употреблять это слово, я не оставлял его в покое, приходил к нему не реже раза в неделю, он был человек добрый, он смеялся и часто уступал мне, возможно, он даже понимал, по крайней мере отчасти, что меня беспокоило. А наш новый редактор отдела местных новостей — я вообще-то не вправе давать ему оценку, но едва ли я преувеличу, если скажу: каждая задавленная курица для него подходящий повод злоупотребить этим святым словом. Если бы вы дали мне возможность поговорить с ним серьезно, попросили его выслушать один-единственный раз мои доводы…

Редактор подошел к столу, нажал на клавишу и проговорил несколько слов в микрофон.

— Господин Штеттинер будет на месте в два часа и найдет для вас несколько минут. Я еще успею его предупредить. Но постарайтесь быть кратким с ним!

Старый наборщик с благодарностью откланялся. Редактор глядел ему вслед, заметил редкие седые волосы, покрывавшие воротник мешковатого пиджака и сутулую спину верного слуги предприятия, и уже не жалел, что ему не удалось заманить старика на пенсию. Да пусть остается! Пусть по-прежнему испрашивает у него приема два раза в год! Он на Иоганнеса не в обиде. Он хорошо представлял, каково тому в его шкуре. Зато господин Штеттинер, к которому Иоганнесу назначили прийти в два часа, о чем, между прочим, в хлопотах дня шеф предупредить забыл, представить себе этого не мог.

Господин Штеттинер, в высшей степени полезный молодой сотрудник газеты, быстро сделавший карьеру от начинающего репортера местных новостей до члена редколлегии, не был бесчеловечным и как редактор научился умению находить подход к самым разным людям. Но феномен по имени Иоганнес был этому знатоку людей совершенно чужд, появление наборщика его обескуражило, он действительно представления не имел, что такие люди есть или когда-то были. Занимая должность редактора отдела, он по вполне понятным причинам ни в малейшей степени не считал себя обязанным выслушивать советы и поучения от какого-то наборщика, будь тот хоть ста лет от роду, а в стародавние времена, в «сентиментальный век», даже знаменитостью, хоть и самим Аристотелем! Поэтому и случилось неизбежное: после нескольких минут беседы побагровевший и обозлившийся господин проводил Иоганнеса к двери и предложил покинуть кабинет. А дальше произошло вот что: спустя полчаса старый Иоганнес, набрав четверть полосы, полной невероятнейших ошибок, издав жалобный вскрик, упал на гранку, а час спустя умер.

Рабочие наборного цеха, потерявшие так неожиданно своего старейшину, недолго пошептавшись, пришли к решению сложиться на большой надгробный венок.