Обозлившись, я стал так разгребать песок, что вокруг поднялась муть. Видел бы Василий Павлович, как я веду раскопки, ох и отругал бы меня!

И вдруг левая моя рука нащупала какой-то острый предмет. Чтобы рассмотреть, что это такое, мне пришлось поднести его к самым глазам, такая мутная стала вокруг вода. Это оказался всего-навсего черепок глиняной чашки!

Как ни странно, даже такая ничтожная находка придала мне силы. Значит, я все-таки на правильном пути: чашки могли находиться именно в жилых помещениях, где готовили пищу, обедали, спали. И я решил продолжать раскопки.

Но не прошло и минуты, как сигнальный конец, обвязанный вокруг пояса, трижды туго натянулся. Меня вызывали наверх.

«Покопаюсь еще хоть несколько минут», — подумал я и, сообщив ответным подергиванием троса, что сигнал понял и выполняю его, продолжал рыться в песке.

Что-то круглое попалось мне под руку… Словно палка или, скорее, тонкое бревно. Неужели дерево сохранилось в воде?! Я лихорадочно потянул бревно из песка. Оно оказалось коротким или, может, обломилось?

Разбираться некогда. Сверху решительно потянули за сигнальный конец. Прижимая обеими руками к груди найденный обломок, я покорно начал всплывать.

Подтащив меня кверху метров на десять, трос слегка отпустили, чтобы я сделал необходимую по инструкции остановку.

Здесь вода была чище, и я смог наконец рассмотреть свою находку. Это был вовсе не обломок бревна, как мне показалось сначала. Я держал в руках странный цилиндр длиною почти в полметра, а диаметром сантиметров в двадцать. Я поскреб его кончиком кинжала, счищая плесень.

Цилиндр несомненно был металлический!

«Разум отказывается верить»

Пока я нырял, море за какие-то полчаса разгулялось не на шутку. Волна едва не ударила меня о борт корабля. Мне не удавалось уцепиться за веревочную лестницу: ведь руки-то были заняты..

К счастью, с палубы заметили это и поспешили на помощь. Один из матросов влез на стрелу и повис над волнами на веревочной лесенке. Я передал ему цилиндр и, выбрав момент, крепко вцепился в лестницу. Потом стрелу повернули, и она плавно перенесла нас по воздуху прямо на палубу.

Еще паря в воздухе, я увидел, какое свирепое лицо у Кратова. Надо было первому переходить в наступление. Выхватив из рук матроса найденный цилиндр, я молча подал его оторопевшему профессору.

Он повертел его в руках и вдруг крепко прижал к груди:

— Циста! Боже мой, это же циста! Я боялся надеяться — и вдруг…

Никто ничего не понимал. А старик, не выпуская находки из рук, подскочил ко мне и трижды поцеловал в мокрую щеку.

— Ты понимаешь, что ты нашел? — спросил он. — Это же циста!

Я постарался изобразить на лице изумление и радость, но, наверное, это мне не очень удалось, потому что Кратов покачал головой и укоризненно сказал:

— Они не знают, что такое циста! — тут он посмотрел на своих студентов. — И еще собираются стать археологами! Благодарите судьбу, что сегодня не экзамен. Я бы всем вам недрогнувшей рукой поставил по двойке!

Он поднял цилиндр высоко над головой и торжественно проговорил:

— Запомните раз и навсегда — в таких медных футлярах греки перевозили книги и рукописи. Это бесценная находка, потому что рукописей древних сохранилось ничтожно мало. Мы знаем, что великий Софокл написал сто двадцать три пьесы, а дошло до нас только семь. Понимаете теперь, как дорога для науки каждая вновь найденная древняя рукопись?!

— А вдруг эта циста пуста? — испуганно перебил я профессора.

Василий Павлович сердито посмотрел на меня, словно я покушался отобрать у него драгоценную находку.