«Значит, Люська уже здесь», – подумала я. В эту минуту зазвонил телефон. Подходя к нему и снимая трубку, я ни минуты не сомневалась, что звонит Люська – между моей жизнью и этим проклятым телевизором установилась какая-то магическая связь.

– Ирочка? – произнес чуть хрипловатый, неповторимый Люськин голос. Странно сказать, но я внутренне сжалась. Перед Люськой я всегда испытывала какой-то комплекс вины. Не знаю, почему, – наверное, потому, что не любила ее любимого брата. Глупость, конечно...

– Да, Люся, это я. Ты давно прилетела?

– Сегодня утром... днем. Но со мной уже успели поговорить. Я расскажу... потом. Ирочка, ты придешь завтра?

– Конечно, – ответила я, несколько покривив душой. Дело в том, что я как раз вынашивала план неприхода: я боялась ажиотажа, репортеров и телекамер – Костя был прав, говоря, что Никита слишком афишировал наше с ним знакомство... Разумеется, после звонка Люськи вопрос отпал.

– Я должна улететь послезавтра, – продолжала она. – Там дети одни... Мне бы хотелось с тобой поговорить. Может быть, ты заедешь ко мне утром, пораньше, а потом поедем вместе...

И, словно прочитав мои мысли, добавила:

– Я попросила не снимать.

– Конечно, заеду, – сказала я. – А ты... Где ты?

– В гостинице. Я вообще не заезжала... домой, – она говорила, запинаясь, словно преодолевая невидимые препятствия. – Я остановилась в гостинице «Марко Поло».

Мы договорились на десять, и она продиктовала мне адрес. Потом я позвонила шефу. Он не стал слушать моих объяснений, сказав, что и не предполагал видеть меня в такой день на работе.

Стихи уличного поэта пристали ко мне, как репейник. «Когда убивают певца... – бормотала я, расхаживая взад и вперед по комнате. – Когда убивают певца... то следует ждать... э-э-э... конца...»

Мама все еще сидела у телевизора.

– Ну что? – спросила я.

– Больше ничего, – ответила она. – Временное затишье. Начнется завтра вечером или послезавтра.

– Что начнется?

– То, что обычно начинается после затишья, – невозмутимо пояснила она.

Ровно в десять я была у гостиницы «Марко Поло». Не знаю, как Люське удалось замести следы: вокруг не было видно ни одного репортера. Я поднялась на второй этаж и постучала в дверь. Люська открыла мне и отступила на шаг, пропуская внутрь. Она стояла спиной к окну, свет падал на нее сзади, поэтому лица у нее как бы не было – стройный черный силуэт с золотящимися в солнечных лучах волосами. Мы молча обнялись и сели на диван. На подлокотнике стояла пепельница с дымящейся сигаретой. Глаза у Люськи были красные, она казалась растерянной, как будто не вполне понимала, что здесь делает и почему.

– Как ты живешь? – спросила она, гася догоревшую сигарету и закуривая новую.

– Н-не знаю, – растерянно пробормотала я. А что я могла ответить? «Хорошо»? «Нормально»? «Плохо»?

– Да-да, – она махнула рукой. – Тут что ни скажешь, все не то и не к месту. Давай лучше сразу поговорим, о чем я хотела. Скажи... – она встала и задернула шторы, явно давая себе время собраться с мыслями. – Вы виделись в последнее время? Ты знаешь, с кем он общался и чем вообще жил?

Я растерялась еще больше.

– Мы виделись, конечно... Но... Понимаешь, Люся, ведь в двух словах не расскажешь...

Она жестом остановила меня.

– Ирочка, я ведь не о ваших отношениях говорю. Тут, как я понимаю, ничего не изменилось и не могло... Я бы хотела понять, как он жил в последнее время. Он писал, конечно, но редко и мало. По телефону вообще ничего не поймешь... Я не просто так спрашиваю.