– Скажите мне, когда вы по их заданию покидали Город, подумывали ли вы над тем, чтобы остаться на Земле?

– Да, часто, – ответила Лисс‑яни, и ее глаза вспыхнули.

– Почему же тогда вы так не сделали?

– Если бы мы остались в прошлом, то это изменило бы историю, изменило Город, так что это было невозможно… это перемкнуло бы петлю времени.

– А почему вы не остались здесь в своем настоящем?

Двое посмотрели друг на друга.

– Потому что они заставили нас думать, что эта земля непригодна для жизни.

Найсмит наклонил голову.

– Сейчас мы вернемся в Город. Вы все расскажете Развлекателям и соберете их вместе. Я дам вам транспортные машины, инструменты, записи. Все, что вам надо.

Они медленно подошли к нему.

– Но почему ты все это делаешь? – спросила Лисс.

– Вы все равно не поймете, – ответил Найсмит.

…По правде говоря, он сам себя едва понимал. Но когда он двигался сквозь яркую массу людей в огромном зале, прислушиваясь к музыке и голосам, ловя уважительные взгляды ленлу‑дин, обращенные в его сторону, Найсмиту показалось, что каким‑то образом, случайно или преднамеренно, но он точно и сбалансированно вписался в грандиозную композицию.

Вселенная, подумал он, всегда стремится достигнуть равновесия между крайностями: длинная жизнь и короткая, разум и безумие, сострадание и жестокость. Гобелен жизни развернут и нет ему конца.

– Господин, – проговорил, приближаясь, робот, – последние из ленлу‑дин сейчас обрабатываются в золотой комнате. Через час все они пройдут процедуру согласно вашему приказу.

Найсмит жестом отпустил его, наблюдая, как тот плывет среди праздных искателей удовольствий. Он был приятно голоден; через полчаса наступит время принятия пищи. В конце концов, так лучше всего. В старые дни зуг прыгнул бы на свою жертву и сожрал ее на месте. Сейчас же…

На расстоянии сотни ярдов, в середине большой группы людей он услышал хриплые крики старухи, Высокорожденной, истерические и сердитые, как всегда. Другие голоса успокаивали ее. Все было нормально, все было к лучшему в этом лучшем из миров.

Найсмит подплыл ближе; ярко одетые коротышки уважительно расступились, давая ему возможность пройти. Даже сумасшедшая старуха прервала свои вопли, чтобы кивнуть головой.

– Высокорожденная, – сказал Найсмит, – вы не забыли, что вам пора удалиться для продолжительной медитации?

– Я? Мне? – неуверенно переспросила она. – Когда я отправляюсь?

– Почти немедленно, – сказал Найсмит и подозвал проплывающего мимо робота. – Проводи Высокорожденную в ее палаты.

– А это не будет неприятно? – спросила она, позволяя себя увести.

– Вы не будете возражать, – пообещал ей Найсмит и поплыл в другом направлении.

Три маленьких толстяка, держась за руки, пересекали его путь с уважительными взглядами. Для них он не был чудовищем, он был уважаемым советчиком и гидом. Отсутствие Развлекателей не показалось им странным: под воздействием наркотиков и гипноза они забыли, что вообще существовала такая каста, да и весь их мир.

Они были обыкновенным скотом.

Можно ли назвать это состраданием? Тогда зуг может быть сострадательным. Можно ли назвать это жестокостью? Тогда жестокость присутствует в людях…

Найсмит теперь понял, что игра не закончилась. В этом маленьком и малозначащем углу большой вселенной картина все еще создавалась.

Здесь, в закрытом мирке Города, он вкушал триумф: эта территория принадлежала ему. Но, тем не менее, было приятно сознавать, что там внизу, на Земле, представители человеческого рода по‑прежнему свободны и по‑прежнему составляют часть облика планеты.