Есть предел, дальше которого она не простирается, и тогда наступает конец.
— Постараюсь запомнить.
Когда Ибрагим ушел, Линкольн спросил, не можем ли мы выйти и поговорить наедине. Я согласился и, выходя, попросил официанта передать Лили, что мы вернемся через несколько минут.
Стоя у ресторана, мальчик засунул руки в задние карманы джинсов.
— Я знаю, Максик. Знаю все! Я обнаружил все сегодня. Вечером. Поразительно, как за один миг вся жизнь может перевернуться с ног на голову. Невероятно. Настоящий мозговорот. Но я знаю все ваши грязные долбаные секреты! — Он был счастлив. Не знай я, что происходит, меня бы потрясло выражение чистого восторга у него на лице. — Поверить не могу. Не верится, что вы за все эти годы ничего мне не сказали. Вы же могли мне все рассказать, но не рассказали! Не рассказали, сволочи!
— Мы не…
— Иди в жопу, Макс. В жопу до конца твоей сраной жизни. Ты и Лили, и все ваше вранье, вы все… И чего ты теперь от меня ждешь? Вы заплатите за это. Теперь вы заплатите за все, ублюдок.
— Как ты себя чувствуешь? Он на мгновенье задумался.
— Чувствую… странно. Будто я… м-м-м… до сих пор жил на другой планете и только что приземлился здесь. Что-то в таком роде. Уверен, ты понимаешь, о чем я говорю, папа.
— Да, понимаю.
— Еще бы. Я хотел, чтобы ты узнал, Макс. Но твоей жене я, наверное, пока ничего говорить не буду, потому что… м-м-м… хватит одного родителя за один заход.
Я не понял, что он имел в виду, но спросить не успел. На другой стороне улицы затормозил красивый серебристый «мерседес». Посигналил. Линкольн помахал рукой.
— Мне пора. Я с тобой попозже поговорю, ладно?
— Куда ты?
— У нас с Элвисом кое-какие дела.
— С Элвисом? Это он за рулем? Но у него нет «мерседеса».
— Одолжил у приятеля.
— Линкольн, постой! Нам надо поговорить…
— Хрена с два! — Он, не глядя, выскочил на проезжую часть. Обернувшись, крикнул что-то через плечо, остановился посреди улицы, не зная, куда бежать — ко мне, к «мерседесу», ко мне. — Теперь все будет по-моему, папуля. Теперь, когда я узнал Страшную Тайну. Надо же, сегодня. Ну, прямо как гребаное совершеннолетие! Сегодня я стал мужчиной!
Сжав кулаки, он вскинул вверх руки и, грозя небу, завыл по-волчьи. Машины тормозили, его провожали ошеломленными взглядами. Один водитель завыл на Линкольна в ответ. Другой поторопился прочь от буйного панка. Элвис сигналил снова и снова. Я ступил на проезжую часть, но сразу остановился — мимо пронесся мотоцикл. На другой стороне улицы Линкольн обошел «мерседес», нагнулся, исчез, и серебристый автомобиль с ревом умчался — я даже не успел расслышать, как захлопнулась пассажирская дверца.
Я вбежал обратно в ресторан и сказал Лили, что должен ехать домой прямо сейчас, без всяких объяснений. Мне нужно было добыть пистолет. Что может натворить Линкольн теперь, когда он узнал, кто он? Может сойти с ума. Может совершить какое-нибудь безумство. Не важно, что сказала Мэри. Я должен добраться до пистолета первым и спрятать где-нибудь в безопасном месте. Тогда мы сможем поговорить. Говорить и говорить, пока я не смогу объяснить ему все, насколько возможно.
На бульваре Уилшир произошла крупная авария, и в знакомой зловещей россыпи мигалок полицейских автомобилей и машин скорой помощи, в бегущих по земле оранжевых отблесках неоновые вечерние рекламы казались еще более безвкусными и уродливыми. Впервые за много лет я вспомнил один день из детства. Однажды летом в воскресенье (Сола тогда еще не было), мы с родителями поехали в Пэлисейдс-Парк в Нью-Джерси. Мне было лет семь, и я ни разу до того не видел парка аттракционов. |