Удушливой волной накатывает апатия и отчаянье.

Сколько можно? Зачем я тогда здесь? Я не хочу его видеть. Ничего не хочу. Отдайте мне моего ребенка. Это все, чего я прошу. Все, что мне по-настоящему нужно.

Но я должна воспользоваться шансом достучаться до бывшего мужа. Я сомневаюсь, что у меня получится, но раз я здесь – глупо не попытаться.

Снова собираю себя по кусочкам, чтобы двигаться дальше.

Я принимаю горячий душ, который не помогает избавиться от озноба, и шерстяное платье, которое я надеваю дрожащими руками, тоже не спасает от холода, пронизывающего меня изнутри. Возможно, это последствия эмоционального стресса или шока, в котором я пребываю с начала заседания суда.

Спускаюсь в гостиную, стараясь не дрожать и не клацать зубами. Автоматически замечаю, что не только в моей спальне ничего не изменилось. Гостиная тоже осталась в нетронутом виде. И только от меня прежней ничего не осталось.

Включен нижний приглушенный свет и поэтому я не сразу замечаю, что Солнцев уже здесь. Хотя, где ему еще быть, если он передал, чтобы я спустилась в гостиную.

Не видела его без малого два месяца, а создавалось впечатление, что сто лет прошло. Сложно узнать в этом бесстрастном, безжалостном и самоуверенном человеке моего мужа, который большую часть нашей жизни все-таки делал меня счастливой, и забыть об этом, вычеркнуть навсегда невозможно. Глядя сейчас в его непроницаемое лицо, я ощущаю, как внутри меня разрастается ледяная пропасть скорби и сожаления. Я любила это лицо с его волевыми чертами, внимательным стальным взглядом и чувственной линией губ. Высокий и сильный, он всегда немножко подавлял меня своим авторитетом и твердым характером. Рядом с ним так легко было быть слабой, не думать ни о чем и плыть по течению.

Моя ошибка. Нельзя расслабляться. Никогда нельзя расслабляться и отдавать свою жизнь в руки другого человека, даже если ты уверена, что он достоин доверия.

Почему мы оказались здесь и сейчас? Любящие супруги вчера и заклятые враги сегодня, которые никак не могут договориться и решить свои проблемы.

Мне никогда не понять, что у него в голове, хотя когда-то я думала, что знаю Солнцева лучше, чем кто-либо. Это не так, никогда не было так. Он показывал мне то, что хотел показать, оставляя слишком много себе. И я делала то же самое. Неосознанно мы строили стену, которая в конце встала между нами непреодолимым барьером. Мы нарушили свои клятвы. Каждый из нас нарушил. Не кто-то один. Виновны всегда оба.

– Где Ева, Дим? – стараясь говорить спокойно и сдержанно, спрашиваю я, но волнение слишком велико. Голос дрожит от напряжения и боли, которая колет меня острыми уколами прямо в грудь. Он упирается спиной в барную стойку, стоя в расслабленной позе, руки в карманах темных брюк, простой свободный синий тонкий свитер облегает широкие плечи, ноги немного расставлены, взгляд нечитаемый, тяжелый. Весь его образ говорит о контроле и владении ситуацией.

И опасности.

Я никогда не смогу забыть, как он хладнокровно выстрелил в человека у меня на глазах. И только жестокий и бесчувственный человек способен разлучить дочь с матерью ради личной мести. Разжалобить его слезами и мольбами не получится.

– Ты сегодня не увидишь Еву, Маш, – говорит Дима ровным уверенным тоном. Его внимательный взгляд отмечает мой нервный озноб. – Тебе надо выпить. Глупо было сидеть под дождем несколько часов подряд.

– Глупо прятать от меня мою дочь! – не удержавшись, яростно бросаю я. Дима какое-то время смотрит мне в глаза пронзительным жестким взглядом, потом поворачивается вполоборота, достает бокал, откупоривает бутылку виски и наливает почти до краев. Потом в два шага подходит ко мне и протягивает бокал. Я не хочу пить, но и ссориться и спорить по этому поводу бессмысленно.