— Не буду скрывать, тут дело сложное, — ответил уполномоченный. — Распоряжение использовать склады так, словно они и не существуют, было отдано до того, как прибыли составы с немецкими трофеями. Не скрою, я немного удивился, но решил, что начальство лучше знает. Прежнее распоряжение никто не отменял, и выглядело так, будто и эти вещи направили сюда для того, чтобы они навечно сгинули от глаз людских. С лошадьми вот заминка вышла…

— Да, ведь лошадь просто так не соскладируешь, — заметил я.

— Вот именно. К счастью, вспомнили, что у нас здесь конезавод есть, войной разоренный, где ни одной лошади не осталось. Быстро работников прежних собрали и объявили им: вот, мол, новые лошади вам прибыли, на развод, на восстановление производства.

— Значит, лошади не предназначались специально для конезавода? А накладные на них были?

— Никаких накладных. И черт его знает, куда они предназначались. Не нам — это точно.

— Понял. Лошади сюда попали случайно, и все это чувствовали. Более того, сам факт присутствия лошадей в наших местах надо было скрыть, поэтому не стали поднимать шуму даже тогда, когда убили сторожа. А это было первым из убийств, совершенных оборотнем, поэтому и об оборотне стали умалчивать — ведь дойди дело до Москвы, всплыли бы лошади, а никто не знал, положено им всплывать или нет.

— Правильно понимаешь, — кивнул энкеведешник.

— Но разве не могло быть ошибки? Слишком странно, чтобы такие ценные трофеи, которые культуре и просвещению нашего народа послужить могут, отдавались на тихое разграбление. Особенно меня это оружие смутило… Если б Сенька Кривой действительно пулемет получил…

— Да, и мне это немного странным показалось, — буркнул уполномоченный. — Наверху четко заведено: что в наши склады упало, то пропало. И мелькнула у меня мыслишка об ошибке. Может, думаю, трофейные ценности из-за неразберихи какой не на ту ветку ушли? С чего бы их хоронить и гробить? И я осторожненько так осведомился по инстанциям — полунамеком, чтобы в случае чего шею не намылили, нет ли ошибки по поставкам на наши склады и нет ли нового распоряжения о том, как их использовать. На меня только цыкнули. Сиди, говорят, и не рыпайся — все правильно, исполняй распоряжение и проводи в жизнь линию партии. Вот я с тобой и откровенен. И рассчитываю — ты верным моим помощником станешь. Обязан стать, если ты советский человек.

— Постараюсь оправдать доверие, — сказал я. — Значит, я так понимаю: район наш оказался чем-то вроде секретной зоны, к которой не надо привлекать внимания. Так?

— Так, — согласился он.

— И мы стали тем тихим омутом, в котором черти водятся. Я имею в виду, всякий сброд себя вольготно почувствовал. Но, предположим…

— Что «предположим»? — подозрительно глянул на меня опер.

— Предположим, я найду этого оборотня и разделаюсь с ним собственными силами. Пристрелю его, доложу вам об этом, и на том дело закроем. Так подойдет?

— Спасибо скажу, если справишься. А говоришь ты уверенно. Уж нет ли у тебя наметок, кто это может быть?

— Наметки есть. Изложу вам сейчас свои соображения. Но прежде еще два вопроса хотел уточнить. С Сенькой Кривым я тоже постараюсь справиться. Он уж тут так разгулялся, что всякую осторожность потерял. Но может и так обернуться, что я в одиночку не слажу — команда понадобится.