Бабушка говорила, что чем проще, тем лучше… Сделаю два зелья… да и делать не нужно, в стазисе, помнится, есть еще пара фляжек. А вот без темной крови не обойтись…

Я осторожно вскрыла запястье. Не больно. Совсем. А крови… на кровь это мало похоже, желтоватая мутная жидкость, которую пришлось выдавливать. И порез, главное, затянулся моментально. А вот зелье мое, приняв новый компонент, застыло… Магия. И… хорошо бы на крысе какой проверить.

Я с сомнением потрясла колбу. Содержимое ее приобрело темно-красный цвет, такой вот… характерный весьма. Оно было плотным. И тяжелым. И магией от него несло как от старого алтаря. Вот же… даже как-то… неудобно поить таким.

Ладно. Авось и выживет.

Кузина очнулась и остервенело жевала инквизиторский носок. Выражение лица у нее было соответствующим.

— А что я? — Я обошла ее стороной. — Сама вляпалась, сама и ответишь…

Она промычала что-то, явно матерное, и гордо отвернулась. Насколько шея позволяла. Ничего, вот откачаю душку-Диттера, тогда и посмотрим, кто здесь всех румяней и белее…

Он лежал тихо. Сосредоточенно, сказала бы. Дыхание ровное. Глаза закрыты, но ресницы — неприлично мужчине иметь настолько длинные и пушистые ресницы — слегка подрагивали.

— Вам… — он с трудом выдавил это слово. — Лучше. Уйти. Не знаю… что это…

— Заткнись, — ласково попросила я, присаживаясь рядом. — У тебя аллергии ни на что нет? Впрочем, не важно…

От отека я худо-бедно спасти сумею, а вот от кузининого чудо-зелья его корежило, что свежего лича от намоленной воды…

— Рот открой, — я попыталась подцепить пробку, но, похоже, на нервах — мертвым ничто человеческое не чуждо — слишком уж крепко загнала ее в горловину колбы. Твою ж… И главное, плотная такая…

Но зубами открывать все равно не следовало. Пробка вышла с противным всхлипом, и на губах стало мокро. Вкус зелье имело преотвратный.

Я мазнула ладонью, стирая капли. Будь бабуля жива, вновь бы за ремень схватилась… кожаный, отцовский… как в тот раз, когда я полезла варить любовный эликсир, не озаботившись активировать защиту. И была бы права. Безусловно.

Я сплюнула. Ну и гадость же сварилась… Нет, вреда оно не причинит, но вот эту вяжущую горечь я буду долго еще выполаскивать…

— Давай… глоточек за маму… — Я приподняла Диттера. За горло. А как иначе? Колбу не поставишь, а он, пусть и тощ, но увесист.

— За папу…

Он честно попытался глотнуть мое варево, но от запаха его скрутило…

— За доброго дядюшку…

— У… — он икнул. — У меня не было доброго дядюшки…

— У меня два. Могу поделиться. — Я прижала колбу к губам. — Будешь выпендриваться, нос зажму.

Он сделал глоток. Закашлялся, плюнув зельем… прелесть какая, я его тут спасаю, а он плюется… нехорошо, однако.

— Я… с-сирота…

— Я тоже. — Я рывком подняла его на ноги. Инквизиторская шея слегка хрустнула, но выдержала. А вот рот открылся, и я, воспользовавшись случаем, влила содержимое колбы в него. А потом резко отпустила шею и рот этот зажала. — Потом вместе пострадаем…

Диттер захрипел. Но зелье проглотил. Умничка моя… икнул. Срыгнул. И осел на пол… вот тебе и… живой? Живой… сердечко вон колотится так, что из груди выпрыгнет. Свежее, мягонькое… сладенькое…

— Т-сы… — раздалось сзади.