Я не слышал, чтобы Сотничеико дурно отозвался о ком-либо из своих товарищей. Он не завистлив, не мелок. Чужие успехи подгоняют его, но уж никак не расстраивают.

— Ребята у нас хорошие. Прошлый год без малого половина того, что рудник дал сверх плана, — работа нашей смены. Не хвалюсь — ребят наших хвалю. Слов много не тратят, соревнуются делом. Ведь совсем простая штука: дал слово — держи. Выполни, что обязался, по-рабочему, твердо, не отступая. Таков у нас Петр Васильевич Солдатов., член парткома рудника, таков Миша Белоусов, Иван Тимофеевич Еременко… Вы знаете, впору хоть всех перечисляй, такие подобрались. Работаем вместе, да, бывает, и в свободный час не разлучаемся. Вот и в Липецк всем табором…

А то еще как-то после смены к речке выехали, в зону отдыха, и ночь уже, но никто спать не ложится, сели у костра над речкой, и столько переговорили о разном. Знаете, у нас как-то все дружно, не то что один сюда, другой туда. Вот подумалось, в давнее время рабочих на маевках что сплачивало? Душевное единство, чувство братства. Люди мы разные, если взять хотя бы нашу смену. У каждого свой характер, свой норов. Но едины мы в самом главном, из чего, наверное, и складывается рабочий характер. Видите, начал с костра да речки, а в какие сферы мысль понесла.

…В конце августа семьдесят третьего года с писательской бригадой журнала «Знамя» я снова побывал в знакомых местах. Белгородщина в эту пору боролась за трудный хлеб: небывало затяжные ливни повсюду положили, пригнули колосья к раскисшей земле, комбайны двигались медленно, словно бы неуверенно.

Сотниченко завершал свой «полный цикл» там, где сеял — на полях колхоза «Заветы Ильича».

— Положение трудное, что говорить, — услышал я. — Но ничего, справимся. Пока вот держу второе место среди здешних комбайнеров. И ребята без меня не подкачали: семь тысяч тонн руды сверх плана. Так что в общем рабочее свое слово держим!

На огненной дуге

Курская руда и Курская дуга. Дело не только в географическом совпадении. Общность и в колоссальности масштабов того, что происходило здесь в военную страду и происходит в мирные дни девятой пятилетки.

Нет на железной земле уголка, где ни трудились бы ветераны войны, где ни сыскались бы строители оборонительных рубежей Курской дуги — их ведь было несколько сот тысяч. Но в иных местах стройка так изменила облик местности, что лишь старожилы по едва уловимым приметам находят опору для восстановления в памяти картин минувшего.

Я расспрашивал, что было прежде на месте Михайловского карьера под Железногорском.

— Лог неглубокий, по склонам березки росли, — сказал инженер Булат.

— Лесок, подальше поле гречихи, — вспомнил экскаваторщик Акимов.

— А кто его знает? — пожал плечами шофер Леша.

— На месте карьера? — переспросил Андрей Дмитриевич Федосюткин. — Туда, где теперь Железногорск, подходили леса Берлажон и Опажье, база партизан в начале войны. Там, где карьер, размещался с осени сорок второго штаб нашей бригады. А между лесами Берлажон и Рассошек, на месте нынешней автобазы, был партизанский аэродром для связи с Большой землей.

Федосюткин — бывший комиссар Первой Курской партизанской бригады. Эти места знал до войны, работал там лесничим. В 1939 году пошел добровольцем против белофиннов — «очень это пригодилось потом для партизанского дела». Перед войной был на советской работе. За пять дней до нападения Гитлера его выбрали секретарем райкома партии. Из райкома и ушел в партизанские леса.

Осенней ночью лежал с двумя товарищами на сырой холодной земле у шоссе, по которому громыхали танки, растоптавшие гусеницами половину Европы.