Я пробегаю взглядом текстовые заголовки.

ВРАЖЕСКИЕ ВОЗДУХОЛЕТЫ ПРИБЛИЖАЮТСЯ К ЛОС-АНДЖЕЛЕСУ

ВСЕМ ВОЕННЫМ СРОЧНО ЯВИТЬСЯ В СВОИ ШТАБЫ

ПРЕЗИДЕНТ РЕСПУБЛИКИ ГОТОВИТСЯ СДЕЛАТЬ ВАЖНОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ

Ранее сообщалось, что Колонии атакуют Лос-Анджелес только через три дня. Похоже, они опережают собственное расписание и готовятся нарушить ими же объявленное затишье. Значит, и нам придется опередить расписание. Я закрываю уши, бегу на балкон, смотрю на горизонт. Рассвет только-только занялся, и затянутое тучами небо скрадывает обзор, но все равно над небесной линией калифорнийских гор видны точки, которые трудно с чем-то перепутать.

Воздухолеты. Колонии или африканцы – не могу разобрать с такого расстояния, но точно знаю, это не корабли Республики. Судя по их местоположению и скорости, меньше чем через час они будут над центром Лос-Анджелеса. Я включаю микрофон и бросаюсь в гардероб, чтобы одеться. Если Анден собирается выступить с обращением, то он, несомненно, объявит о капитуляции. А если так, то я должна как можно скорее присоединиться к Дэю и Патриотам. Ложная капитуляция может длиться лишь до того момента, пока не превратится в реальную.

– Где вы, ребята? – кричу я, услышав на линии голос Дэя.

Он звучит так же взволнованно, как и мой. В его микрофоне тоже воют сирены.

– Я в палате Идена. Видишь корабли?

Завязывая шнурки на ботинках, я смотрю на горизонт.

– Вижу. Я с вами. Скоро буду.

– Смотри на небо. Береги себя. – Он замолкает на две секунды. – И поспеши. У нас проблема.

На этом разговор прекращается, и я выбегаю за дверь. Олли несется рядом, точно ветер.

Когда мы добираемся до лабораторного этажа центрального госпиталя в Бэнк-Тауэре и нас проводят к Дэю, Идену и Патриотам, сирены смолкают. Вероятно, в секторе снова вырубилось электричество, и если не брать в расчет правительственные здания вроде Бэнк-Тауэра, призрачно-серый городской пейзаж за окном почти целиком погрузился во влажные утренние тени. Экраны в коридоре показывают трибуну, на которой в любую секунду может появиться Анден с обращением к народу. Олли будто приклеен к моей ноге, он тяжело дышит после гонки. Я глажу его по голове, и он в благодарность лижет мне ладонь.

Я присоединяюсь к Дэю и остальным в палате Идена в тот момент, когда на экране появляется Анден. Вид у малыша измученный, он, кажется, в полусознательном состоянии. Все еще лежит под капельницей, но других проводов и трубок к нему не подключено. Рядом с кроватью лаборант что-то пишет в своем планшете.

На Дэе и Паскао, если не ошибаюсь, республиканские костюмы для выполнения заданий, требующих больших физических усилий, – такой же был на мне, когда я вызволяла Дэя из Баталла-Холла. Я полночи скакала по крышам зданий в поисках Каэдэ.

Дэй и Паскао разговаривают с медиком, и, судя по их лицам, ничего хорошего он им не сообщает. Хочется узнать подробности, но Анден уже поднялся на трибуну, и мои вопросы остаются незаданными – мы все поворачиваемся к экрану. Я слышу только наше дыхание и зловещее отдаленное гудение приближающихся воздухолетов.

Вид у Андена собранный, и, хотя со времени нашей первой встречи прошел всего год, груз забот прибавил всему его облику и возраста, и серьезности. Лишь сжатые челюсти выдают его эмоциональное состояние. На нем белый мундир с серебряными эполетами и золотым республиканским гербом. За его спиной два флага: один – республиканский, другой – белый. Комок в горле. Флаг, о котором я много знаю из учебников, но никогда не видела, чтобы им пользовались в реальной жизни. Мы все этого ждали, сами все спланировали и знаем, что все не по-настоящему, но я ничего не могу с собой поделать: мною овладевает ощущение поражения и страшной черной беды. Я словно на самом деле отдаю свою страну в чужие руки.

– Солдаты Республики, – обращается Анден к солдатам, стоящим перед ним на военной базе.