– Неплохой план.

Я осторожно сгибаю руку в локте, удивляясь той силе, которую придает мне комбинезон. Сердце стучит в груди. Если я ошибусь и канцлер догадается о наших замыслах, Республика потеряет преимущество ложной капитуляции. У нас есть только одна попытка.

Мы раскрываем раздвижные двери и выходим на балкон. Прохладный ночной воздух освежает меня, смягчает скорбь и напряжение нескольких последних дней. В этом костюме я чувствую себя почти как в прежние времена. Я оглядываю соседнее здание.

– Ну что, попробуем? – спрашиваю я Паскао, поднимая пускач на плечо.

Паскао кидает мне баллончик с ярко-красной аэрозольной краской.

– Ты просто у меня с языка снял, – усмехается он.

И мы начинаем спускаться. Я так быстро достигаю первого этажа, что чуть не теряю опору под ногами; наконец легко спрыгиваю на землю. Мы расходимся в разные части города. Я обхожу свой сектор, по моему лицу гуляет улыбка. Я снова свободен. Ощущаю вкус ветра и касаюсь неба. В эти мгновения заботы отходят на второй план, я снова могу убежать от проблем, слиться с ржавчиной и бетоном города, превратить его в нечто принадлежащее мне.

Темными проулками сектора Танагаси я добираюсь до заметных домов, мимо которых наверняка проходит много людей. Тут я и достаю баллончик и пишу на стене:

СЛУШАЙТЕ МЕНЯ.

Ниже я рисую символ, в котором любой распознает меня, – красную полоску на очертаниях лица.

Я помечаю таким знаком все, что можно. Закончив, с помощью пускача перемещаюсь в соседний сектор и здесь повторяю весь процесс. Проходит несколько часов, волосы у меня намокли от пота, мышцы болят. Я возвращаюсь к центральному госпиталю. Паскао ждет меня у дверей, его лицо тоже лоснится от пота. Он шутливо мне салютует.

– Ну, поднимемся тем же путем? – сверкает он белозубой улыбкой.

Я не отвечаю. Просто карабкаюсь вверх. Паскао присоединяется. Его почти не видно в темноте – нечто бесформенное преодолевает этаж за этажом с легкостью прирожденного неуловимого. Я спешу за ним. Один этаж, еще один.

Мы возвращаемся на балкон, опоясывающий четвертый этаж, в крыло госпиталя, из которого спустились. Хотя я тяжело дышу, а голова снова пульсирует, я поднялся почти так же быстро, как Паскао.

– Черт, – бормочу я ему, когда мы оба, обессиленные, опираемся на перила. – Где были эти костюмы в мои лучшие времена? Я мог бы в одиночку уничтожить Республику, не пролив и капельки пота.

Зубы Паскао блестят в ночи. Он обводит взглядом город:

– Может, и к лучшему, что у тебя не было всех этих штук. Иначе нам сейчас нечего было бы спасать.

– А стоит оно того? – спрашиваю я немного спустя, наслаждаясь прохладным ветерком. – Неужели ты готов пожертвовать жизнью ради страны, которая ничего для тебя не сделала?

Паскао молчит несколько секунд, потом поднимает руку и показывает куда-то на горизонт. Я всматриваюсь – что он имеет в виду?

– Я рос в секторе Уинтер, – говорит он. – Обе мои сестренки на моих глазах провалили Испытания. Спустя какое-то время я и сам пришел на стадион и тоже едва не провалился. Я оступился, делая прыжок. Смешно, правда? Один из военных увидел мое падение. Никогда не забуду его взгляда. Поняв, что никто, кроме него, не видел моего срыва, я стал его упрашивать никому не говорить. Его терзали сомнения, но он все же не отметил ошибки. Когда я прошептал слова благодарности, он сказал, что помнит двух моих сестренок. Он сказал: «Я думаю, двух смертей твоей семье больше чем достаточно».

Паскао молчит какое-то время.

– Я всегда ненавидел Республику за то, что она сделала с теми, кого я любил, со всеми нами. Но иногда я думаю о том военном: где он, как сложилась его жизнь; о людях, которых он любил, жив ли он вообще.