– С возрастом вы, Дэй, станете лучше разбираться в людях и обществе. Иногда жестокость бывает вынужденной. Но сразу скажу, чтобы вы не впадали в панику: миз Айпэрис мы не тронем. Мы планируем простить ее ради вас, при условии, что вы будете с нами сотрудничать. Это часть уговора, как вы изволили выразиться, а я свое слово держу. Остальные принцепс-электы будут казнены вместе с Президентом.
Казнены. Как все, оказывается, просто. Тошнота подступает к горлу, когда я вспоминаю сорванное покушение на Андена. На сей раз везение, возможно, отвернется от него.
– Я с вами при условии, что вы не тронете Джун, Патриотов и моего брата, – сквозь ком в горле говорю я. – Но вы так и не ответили на мой первый вопрос. Что будет с гражданами Республики?
Канцлер внимательно смотрит на меня, потом подается поближе:
– Скажите, Дэй, вы и в самом деле считаете, будто массы имеют право решать судьбу страны?
Я смотрю в иллюминатор на город. Отсюда до основания дока далеко. Нужно придумать, как замедлить падение.
– Законы, определяющие жизнь всей страны, определяют и жизнь каждого в отдельности…
Я пытаюсь вызвать его на откровенность; надеюсь, записывающее устройство зафиксирует его слова.
– …а потому люди, конечно, имеют право влиять на судьбоносные решения.
– Справедливо, – кивает канцлер. – Только знаете, Дэй, невозможно управлять государством справедливо. Я читал книги о странах, где всем с рождения предоставлены равные возможности, где все работают на общее благо, где никто не богаче и не беднее остальных. Вы думаете, эта система работает? Нет, Дэй, людям нужно другое. Вы поймете, когда повзрослеете. Люди от природы нечестны, несправедливы и вероломны. Будьте осторожны с людьми, убедите их, будто исполняете все их прихоти. Массы не могут функционировать сами по себе. Им нужна помощь. Они не понимают своего блага. Теперь о том, что будет с гражданами Республики. Я скажу вам, Дэй. Граждане в целом придут в восторг от интеграции в нашу систему. Они узнают ровно столько, сколько необходимо, а мы постараемся наилучшим образом пристроить всех их к делу. Они будут работать, как хорошо смазанная маслом машина.
– Ровно столько, сколько необходимо?
– Да.
Канцлер сцепляет руки за спиной и поднимает голову.
– Вы и в самом деле считаете, что народ способен принимать решения? Какая жуткая картина мира. Люди не всегда понимают, чего хотят на самом деле. Вы должны это знать лучше кого бы то ни было, Дэй. Вы же сами недавно выступали с просьбой поддержать Президента, а сегодня призовете людей к обратному. – Он чуть наклоняет голову. – То, что вы делаете, необходимо.
Необходимо. Его идеи перекликаются с философией прежнего Президента Республики. Очевидно, есть вещи, которые не меняются, в какой ни окажись они стране. Я лишь кивком реагирую на его слова, но в голову вдруг закрадывается сомнение: стоит ли придерживаться моего плана? Раздираемый противоречиями, я напоминаю себе: он лишь искушает меня. Я не похож на канцлера. Я сражаюсь за людей.
Я сражаюсь за что-то настоящее.
Нужно выбраться отсюда, прежде чем он прочтет мои мысли. Я напрягаюсь всем телом в ожидании обращения. Краем глаза разглядываю помещение.
– Ну хорошо, – натянуто говорю я, – давайте покончим с этим.
– Больше энтузиазма, мой мальчик! – Канцлер щелкает языком в шутливом неодобрении, затем серьезно смотрит на меня. – Мы целиком и полностью полагаемся на вас, зная, что вы сможете донести вашу точку зрения до народа.
Я киваю и подхожу к иллюминатору. Двое солдат подключают мой микрофон к трансляционной системе воздухолета. На стекле вдруг появляется мое прозрачное изображение – прямой эфир. Я трясусь всем телом. |