Совершенно потрясенная, я вдруг поняла, насколько решительно он настроен.

– Он никогда не согласится. Вы ведь это осознаете? Страна все еще не очень вам доверяет, а поддержка Дэя в лучшем случае не безусловна. Как, думаете, он вам ответит? А если разозлите его настолько, что он призовет народ к действию, побудит к восстанию против вас? Или того хуже – сподвигнет людей поддержать Колонии?

– Я уже обдумал все это. – Анден устало потер виски. – Будь у меня вариант получше, я бы за него ухватился.

– И вы хотите, чтобы я его уговорила. – Я даже не даю себе труда скрывать раздражение. – Нет уж, увольте. Пусть другие сенаторы убеждают Дэя. Или попытайтесь сами. Найдите способ извиниться перед канцлером Колоний – попросите его о переговорах для согласования новых условий.

– Джун, вы – слабое место Дэя. Вас он послушает. – Анден болезненно морщится, даже не успев закончить фразу. – Я понимаю, как звучат мои слова. Я не хочу быть жестоким, не хочу, чтобы Дэй видел в нас врагов. Но я сделаю все, что в моих силах, ради защиты народа Республики. В противном случае Колонии начнут войну, и тогда, как вы понимаете, вирус распространится и на Республику.

Положение еще хуже, чем говорит Анден: если Колонии нападут при поддержке Африки, наши военные, вероятно, не смогут дать отпор. В такой ситуации Колонии победят. Меня Дэй послушает.

Я закрыла глаза и кивнула. Не хотелось признавать, но я понимала: Анден прав.

И я сделала то, о чем он говорил. Позвонила Дэю и попросила его вернуться в столицу.

От одной мысли о встрече у меня начинает бешено колотиться сердце, изболевшееся по нему за месяцы разлуки. Я так давно не видела Дэя, не говорила с ним… и вот завтра мы встретимся при таких обстоятельствах. Что он подумает обо мне теперь?

Что подумает о Республике, когда узнает, чего она хочет от его брата?

Окружной уголовный суд Денвера.

72° по Фаренгейту в помещении.

Шесть часов до встречи с Дэем на балу.

289 дней и 12 часов со дня смерти Метиаса

Сегодня судят Томаса и коммандера Джеймсон.

Я так устала от судебных процессов. За прошедшие четыре месяца двенадцать сенаторов получили приговоры за участие в заговоре с целью убийства Андена – в том заговоре, который мы с Дэем сумели разрушить. Сенаторов казнили. Казнили и Рейзора. Иногда мне кажется, что каждую неделю приговаривают кого-то еще.

Но этот процесс особенный. Сегодня я точно знаю, кого судят и за что.

Я сижу на балконе, выходящем на круглую сцену зала судебных заседаний, руки мои в белых шелковых перчатках не находят покоя, тело беспокойно двигается под жилетом и черным пальто с рюшами, сапожки тихонько постукивают по балясинам ограждения. Мое кресло, изготовленное из искусственного дуба, обито мягким алым бархатом, но мне почему-то неудобно. Чтобы успокоиться и занять себя, я аккуратно переплетаю на коленях четыре распрямленные скрепки, пытаюсь сделать из них колечко. За моей спиной стоят два телохранителя. Сцену полукругом охватывают кресла двадцати шести сенаторов страны, облаченных в одинаковые ало-черные костюмы; их серебряные эполеты бликуют в освещении зала, от сводчатого потолка эхом отражаются их голоса, которые звучат по большей части безразлично, словно обсуждают не судьбы людей, а торговые пути. Среди сенаторов много новых людей – они пришли на замену предателям, которых Анден уже вычистил. Я отличаюсь от сенаторов золотисто-черным одеянием (даже семьдесят шесть солдат охраны облачены в алое – по два для каждого сенатора, два для меня, по два для других принцепс-электов, четыре для Андена и четырнадцать у переднего и заднего выходов.