Лучшего приключения Гермес и придумать не мог - скачки, погони, опасность на каждом шагу бог-авантюрист очень любил. Ерофей, конечно, тоже был не прочь испытать свои силы, однако чувствовал себя подлецом по отношению к Изольде: сбежал, даже не объяснившись, хотя и Гермес тому поспособствовал, но всё же сбежал. И теперь, наверное, костерят Ерофея и его родные, и родня Изольды, ведь если не врёт Гермес, то ждёт Изольда ребёнка, и в отцы, конечно, запишут Ерофея. Ох, и положеньице!.. Да и в ситуацию скверную попали опять же по милости Гермеса: не мог, зараза, например, на Олимп скакнуть. Обо всём этом думал Ерофей, направив коня по дороге на Каор.

А между тем Гермес, отъехав немного, всё-таки оглянулся на товарища: на душе скребли кошки, и он совсем не был уверен, что поступил правильно. Гермес увидел, как мешковато сидит в седле Ерофей, как плюхается отбитым задом, а что это именно так, Гермес точно знал - вчерашний день они скакали без отдыха верхом. Сердце Гермеса заныло: пропадёт Ерошка без него! И поскакал следом за ним: уж если суждено пропасть, то вместе, на миру, говорят, и смерть красна.

Ерофей услышал сзади стук копыт. Метнулась в голове паническая мысль: «Погоня!» - и он со всей силы стегнул плетью своего Султана. Конь обидчиво заржал и ударился в такой галоп, что Ерофей, выпустив от неожиданности поводья, судорожно вцепился в гриву.

Султан скакал, как казалось Ерофею, не разбирая дороги. Может, это было и на самом деле так, если конь вдруг упёрся передними копытами, а задние ноги по инерции взбрыкнули, и Ерофей полетел в густую темень самой настоящей ласточкой, ожидая, что вот хряпнется головой о землю, и всё - конец. Но неожиданно влетел в холодную воду, и это заставило его соображать. А сообразил Ерофей то, что надо повернуться головой в сторону ног и плыть туда, ибо там - берег, раз он свалился в воду оттуда, а впереди - тёмная неизвестность. Маневр удался, и Ерофей вскоре, в самом деле, ткнулся руками в берег. Он вскарабкался на берег и привалился спиной к мерзкому скользкому обрыву, решив, что до рассвета не тронется с места: здесь хоть твердь, а что вправо или влево - неизвестно.

Утро, казалось, не наступало целую вечность, и к рассвету Ерофей настолько продрог, что его зубы выбивали чечётку, которую, вероятно, было слышно на десять миль в округе. Ерофей осмотрелся и выругался от всей души: обрыв, с которого он сверзился ночью, был похож на тонкий кусок торта в центре тарелки, а справа и слева - пологие склоны. Впрочем, это хорошо, что вылетел из седла головой вперед, угодив в реку, а если б свалился в сторону, вот как раз бы и грохнулся о землю и наверняка поломал бы себе шею. Сообразив, что чудом остался жив, Ерофей машинально перекрестился.

Обогнув «кусок торта», он пошёл берегом реки, проклиная своё невезение, Гермеса, из-за которого угодили в жуткое средневековье и оказались вассалами Генриха Наваррского.

- Господи, - простонал Ерофей, - ну хоть кто-нибудь встретился, узнать бы, куда меня леший занес… - и тут же захлопнул рот: если кто-то и встретится, то проку от этого мало, он - почти немой, потому что по-французски ни бе, ни ме.

Усталый, голодный, мокрый и очень несчастный Ерофей выбрел из леса и увидел небольшое селение, на самом краю которого был трактир. Ерофей чуть не бегом припустился к трактиру, но тут же затормозил не чище Султана, вспомнив, что кошель с деньгами остался в седельной сумке, а в его карманах - ни су…

Однако счастье не совсем отвернулось от Ерофея - он увидел у коновязи серую в яблоках лошадь.

- Разрази меня гром, если это не Султан! - хлопнул себя по ляжкам Ерофей. Видимо, кто-то ночью поймал в лесу его коня, и теперь этот «кто-то» сидит в трактире и обедает.