Там, в тени, двигалась еще какая-то тень. Полоска лунного света на воде, и вдруг на ее фоне появился вертикальный силуэт. Какое-то мгновение я очень четко видел голову — высокий, странной формы мохнатый череп. Существо очень походило на человека.

Мне хотелось крикнуть, предупредить. Вместо этого я лишь повернулся на платформе: она чуть скрипнула, и фигура исчезла в ту же секунду.

— Идиот! — прошептал Фил. Судя по выражению его лица в лунном свете, он готов был убить меня. — Я иду за ним!

Фил спрыгнул с дерева и вытащил из кармана, как мне показалось, пистолет с усыпляющими ампулами.

— Ты ничего не найдешь в такой темноте! — прошептал я, но он уже скрылся.

Я слез с ветки и двинулся за ним, хотя до сих пор не понимаю, зачем.

Что такое здешние леса ночью, ты сам знаешь. Животных никаких все равно не увидишь, а уж дорогу-то и вовсе не разобрать. Но надо отдать Адракяну должное, двигался он быстро и не очень шумно. Я сразу потерял его из виду и лишь изредка слышал вдали треск сучьев. Прошло больше часа, я продолжал бесцельно бродить по лесу. Когда я вернулся к речушке, луна уже скрылась, и небо на востоке слегка порозовело.

Я обогнул огромный валун на берегу и едва не налетел на снежного человека — словно мы шли навстречу друг другу по заполненной народом улице и, чтобы не столкнуться, одновременно сделали шаг в одну и ту же сторону. Ростом он был чуть пониже меня, все его тело и голову покрывал темный мех, и только лицо оставалось чистым — участок розоватой кожи, в сумерках даже похожий на человеческое лицо. Нос — наполовину человеческий, наполовину обезьяний, широкий, но длинный — словно продолжение затылочного гребня, идущего по черепу. Широкий рот и очень широкая нижняя челюсть, скрытая мехом, хотя в общем-то — все в пределах человеческих пропорций. Высокие, изогнутые надбровные дуги, как будто на его лице навсегда застыло удивленное выражение. В свое время у меня был кот, так вот у него морда выглядела точно так же.

Впрочем, в тот миг, я думаю, он и в самом деле был удивлен. Мы оба замерли, словно деревья, чуть покачивающиеся на ветру. Я даже не дышал. Что делать? В руке у него я заметил короткую гладкую палку, а на шее в меху — какие-то побрякушки, нанизанные на веревочку. Лицо, орудия труда, украшения — видимо, в душе я все-таки по-прежнему ученый и не до конца потерял способность рассуждать, потому что сразу подумал: «Какие же они приматы? Они — гоминиды!»

Словно в подтверждение моих мыслей, йети заговорил: что-то коротко промычал и пискнул, затем несколько раз втянул воздух, отогнул верхнюю губу (клыки у него будь здоров!) и, тихо присвистнув, посмотрел на меня вопросительным взглядом, таким спокойным, мягким и умным, что, казалось, тут трудно не понять и не ответить.

Я медленно поднял руку и попытался сказать:

— Привет.

Понимаю, глупо. Но что бы ты сказал, столкнувшись со снежным человеком нос к носу? В любом случае, у меня получилось лишь сдавленное, хриплое «Пррт».

Он наклонил голову в сторону и повторил:

— Пррт. Пррт. Пррт.

Затем вдруг подался вперед, уставился вдоль ручья и замер с открытым ртом, прислушиваясь к чему-то за моей спиной, после чего посмотрел на меня серьезным оценивающим взглядом — клянусь тебе, никаких сомнений на этот счет у меня нет.

Сверху по течению донесся треск сучьев. Йети схватил меня за руку, и, взобравшись по крутому берегу, мы буквально через несколько секунд скрылись в лесу, пронеслись между деревьями и залегли бок о бок за большим повалившимся стволом в чавкающий влажный мох. Рука болела.

Из-за поворота появился Фил Адракян в совершенно растерзанном виде. Похоже было, он продирался сквозь кусты и разорвал в нескольких местах свою дутую нейлоновую куртку: при каждом шаге из прорех клочьями лез искусственный пух и стелился за ним по ветру, словно белый шлейф.