Но Энсель остался ждать за воротами.

Иссерли потянулась через Амлиса, чтобы открыть дверцу, – сам он с ручкой не справился. При этом ее плечо едва коснулось меха, и она ощутила жар, идущий от скрытого под ним тела. Дверь распахнулась, и внутрь ворвался порыв холодного ветра со снегом.

– Вы не выходите? – спросил Амлис.

– У меня есть собственный дом, – сказала Иссерли. – А утром мне рано вставать на работу.

Их взгляды в последний раз встретились, и искра противостояния проскочила между ними.

– Берегите себя, – пробормотал наконец Амлис, выбираясь из «тойоты» на заснеженную землю. – Чаще прислушивайтесь к своему внутреннему голосу. К тому, что он вам говорит.

– Он мне говорит: «Шла бы ты на хер!» – сказала Иссерли, но при этом неловко улыбнулась, и в глазах ее заблестели слезы.

Амлис пошел по снегу к двери, которая широко отворилась при его приближении.

– Я еще вернусь! – крикнул он, повернув на ходу голову. И добавил с улыбкой: – Разумеется, если удастся пробраться на корабль.

Иссерли доехала до коттеджа на машине, загнала ее в гараж, а потом пешком направилась к крыльцу. С тех пор, как она последний раз была дома, у двери побывали таинственные пришельцы и подсунули под нее какие-то глянцевые бумажки. Целая толпа водселей, слишком худосочных, чтобы заинтересовать Иссерли, призывала ее голосовать за них на выборах: речь шла о будущем Шотландии, которое, оказывается, было у нее в руках. А еще там оказалось несколько записок от Эссуиса, которые Иссерли даже не попыталась прочесть. Вместо этого она прямиком отправилась в постель, завернула свое обнаженное тело в одеяла и проплакала несколько часов подряд.

Батарейки в ее электронных часах окончательно сели, так что маленькие цифры уже даже не мигали, но по ее ощущениям было где-то около четырех часов ночи, когда наконец раздался характерный рокот стартующего транспортного корабля.

Потом она услышала, как закрывается люк в крыше коровника. И наконец, убаюканная музыкой морских волн, далеко слышной в тишине ночи, Иссерли заснула.

12

Скрестив руки на груди и положив ладони на плечи, Иссерли с закрытыми глазами погрузилась в воду. Позволив отчаянно нывшим мышцам шеи расслабиться, она сразу почувствовала, как ее тяжелый маленький череп камнем пошел ко дну, а волосы всплыли к поверхности. Мир погрузился во тьму и знакомый звуковой фон фермы Аблах сменился глухой булькающей акустикой подводного мира.

Тело Иссерли тонуло не так стремительно, как голова; сначала оно попыталось обрести новый центр тяжести, удержаться на плаву, но в конце концов тоже ушло на глубину. Струйка пузырьков вырвалась из носа и ушей Иссерли. Рот ее был широко раскрыт, но она не дышала.

Через пару минут Иссерли открыла глаза. Сквозь зеркальную поверхность воды и ее собственные волосы, вьющиеся, словно водоросли, она разглядела свет солнца, искаженный и далекий, будто прорывавшийся в открытую дверь в конце длинного темного коридора. Когда легкие Иссерли начали лопаться от недостатка кислорода, свет этот расплылся и стал как бы шире, а затем начал мерцать в такт мучительным ударам сердца. Лора было всплывать.

Оттолкнувшись от дна, она высунула из воды голову и плечи, хватая ртом свежий воздух и пытаясь смахнуть с лица мокрые волосы, моргая и отфыркиваясь. Позвонки смещались и щелкали, по мере того, как на них вновь наваливался вес ее тела – отвратительный скрежещущий звук где-то в глубине организма.

Как только глаза Иссерли оказались вне воды, солнечный свет сразу перестал пульсировать и мерцать: теперь он лился через грязное окошечко ванной равномерным, горячим потоком. В его лучах головка душа сверкала, словно лампа, а паутина на потолке искрилась, как те клочки овечьего руна, что часто застревали на изгороди из колючей проволоки.