Иссерли повернулась к автостопщику и вежливо показала ему на шоссе.

– Вы можете попытать счастья там, – посоветовала она. – Это хорошее место. Водители здесь едут медленно. А мне нужно машину привести в порядок. Если вы все еще будете здесь, когда я закончу, я, так и быть, повезу вас дальше.

– Да ладно врать-то, – хмыкнул он, но все-таки вылез и поплелся прочь.

Иссерли открыла дверцу и выбралась из машины. Когда она распрямилась, ее спину пронзила боль. Опершись о крышу «тойоты», она проследила, как Густобровый пересек дорогу и, пошатываясь, побрел вдоль кювета подругой стороне. Холодный ветер высушил покрывавший кожу Иссерли пот и наполнил ее легкие чистым кислородом.

Теперь ей больше ничего не грозило.

Она вытащила заправочный пистолет из подвески, с трудом удерживая его в своей хрупкой лапке. Сложность заключалась не в том, что пистолет был слишком тяжелым, а в том, что ладонь Иссерли была слишком узкой. Только с помощью обеих рук ей удавалось засунуть носик пистолета в горловину бензобака. Тщательно сверившись со счетчиком на бензонасосе, она залила в бак бензина ровно на пять фунтов. Пять ноль-ноль. Затем она повесила пистолет на месте, зашла в здание и заплатила за бензин одной из пяти фунтовых банкнот, которые берегла специально для этой цели.

Все это заняло у нее не более трех минут. Выйдя, она с беспокойством посмотрела на дорогу – не маячит ли там Густобровый. Но тот исчез. Как это ни удивительно, кто-то все же подобрал его.

Прошло часа два, близился вечер, и начинало темнеть – было где-то около половины четвертого. Напуганная тем, что история с Густобровым случилась так близко от дома, Иссерли отъехала с полсотни миль на юг, миновав Инвернесс и добравшись почти до самого Томатина, прежде чем решила все-таки вернуться домой с пустыми руками.

Ей довольно часто случалось находить кого-нибудь и после наступления темноты; час, в который она решала вернуться домой в каждый конкретный день, зависел исключительно от ее азарта и физического состояния. Одна неудачная попытка могла настолько выбить Иссерли из колеи, что она сразу же спешила домой, на ферму, где могла обдумать в спокойствии, в чем заключалась ее ошибка и что нужно делать в дальнейшем, чтобы вновь не подвергнуть себя опасности.

На обратном пути Иссерли гадала, что ее повергло в такое уныние – неужели встреча с Густобровым?

Она никак не могла ответить себе на этот вопрос, потому что путалась в собственных чувствах. Она всегда вела себя так, даже когда была совсем маленькой девочкой и еще жила с родителями. Мужчины никогда не могли понять, что у нее на уме, но она и сама этого никогда не могла понять и ломала над этим голову ничуть не меньше других. О том, что она тоже способна испытывать эмоции, становилось известно в прошлом только в те моменты, когда с ней случались внезапные бурные вспышки гнева, часто влекшие за собой самые печальные последствия. Став взрослой, Иссерли научилась полностью владеть собой и держать свой гнев под спудом. В нынешней ситуации, когда от выдержки зависела ее жизнь, самообладание становилось просто необходимым. Но в результате этого Иссерли порой сама не могла разобраться, что же она на самом деле чувствует. Ее собственные переживания стали казаться ей увиденным краешком глаза отблеском чьих-то фар в боковом зеркале. Увидеть их ей удавалось лишь украдкой, подглядывая за ними.

Не так давно она стала подозревать, что все эмоции, так и не выплеснувшиеся наружу, застряли внутри ее организма, словно непереваренная пища, и теперь проявляются в виде различных физических симптомов. Боли в спине и резь в глазах в последнее время давали о себе знать гораздо сильнее, чем обычно, безо всякой особенной причины – очевидно, просто потому, что Иссерли постоянно пребывала в беспокойстве.

Еще один тревожный признак: в последнее время самые банальные события – вроде школьного автобуса, который обогнал ее сегодня утром в тумане, – огорчали ее непропорционально сильно.