— Когда дело касается любви, остальные клятвы теряют смысл. Смени правила. Просто перепиши их.

— Не могу. Они часть истории. Если герой нарушит правила, он станет темным друидом. — Гвен прекрасно понимала, что из этого может получиться. — Никто из его клана никогда не нарушал данной клятвы. Им нельзя. И, честно говоря, я стала бы думать о нем хуже, если бы он решился на это.

Беатрис приподняла брови.

— Ты? Ты стала бы думать о нем хуже?

Гвен покачала головой.

— Я имела в виду героиню моей истории. Она стала бы думать о нем хуже. Герой прекрасен, когда остается самим собой. То, что он человек чести, который всегда держит данное слово, очень нравилось моей героине. Если горец нарушит клятву и использует камни в личных целях, это сломает его. Не говоря уже о том, что он перейдет на сторону зла. Нет. Если он выжил — в чем я сильно сомневаюсь, — он никогда не воспользуется камнями, чтобы прийти к ней.

— Но ведь историю рассказываешь ты, — возразила Беатрис. — Не позволяй ему умереть. Перепиши все, Гвен. Зачем ты рассказываешь мне такие печальные вещи?

Девушка выдержала ее взгляд.

— А что, если это не просто история? — тихо спросила она.

Некоторое время Беатрис молча смотрела на нее, потом отвернулась к окну. Ее взгляд скользнул по озеру Лох-Несс, которое смутно блестело в сумерках, и Беатрис слабо улыбнулась.

— В этих холмах живет магия. Я почувствовала ее с первого же дня в Шотландии. Кажется, обычные законы природы не властны над этой страной. — Она помолчала и снова взглянула на Гвен. — Когда моему Берти станет лучше, я перевезу его в холмы. С разрешения доктора, конечно же. Сниму маленький коттедж на всю осень. Пусть магия немного погреет наши старые кости.

Гвен грустно улыбнулась.

— Кстати о Берте. Я отправлюсь в больницу вместе с тобой. Посмотрим, что скажут врачи. А если ты снова начнешь плакать, я поговорю с ними вместо тебя.

Беатрис запротестовала, но Гвен заметила, как засветились ее глаза от облегчения и благодарности. Ей самой тоже стало легче. Кажется, в ближайшее время ей лучше не оставаться в одиночестве.

Остаток отпуска Гвен провела в деревне возле глубокого прозрачного озера. Она помогала Беатрис и ни разу не позволила себе подолгу смотреть на холмы или отправиться побродить по ним. Гвен запретила себе даже думать о том, что можно поехать к замку МакКелтаров и посмотреть, что с ним случилось. Потеря была слишком свежей, боль от нее — слишком острой. Беатрис проведывала Берта в больнице, а Гвен была в номере, все чаще оставаясь в постели, потому что чувствовала себя больной от горя. Перспектива скорого возвращения домой, в пустой дом в Санта-Фе, казалась ей отвратительной.

Вечером возвращалась Беатрис, уставшая после дневных тревог. Они утешали друг друга, заставляли себя съесть хоть что-нибудь и медленно прогуливались по берегу серебряного зеркала Лох-Несс, глядя, как закатное солнце окрашивает его поверхность в алый и лиловый.

Под небом Шотландии Гвен и Беатрис стали друг другу ближе, чем мать и дочь. Они часто говорили об истории Гвен. Беатрис настаивала на том, чтобы Гвен записала ее, превратила свой сюжет в исторический роман и отправила издателям.

Гвен возражала: «Это никогда не напечатают. Такое им неинтересно». — «Неправда, — спорила с ней Беатрис. — Этим летом я читала роман про вампира. Про вампира, Господи! Этому миру нужно больше историй о любви. Как ты думаешь, что я читала, сидя в больнице и дожидаясь, пока Берти станет лучше? Уж точно не ужастик…» — «Может, позже», — отговаривалась Гвен, в основном чтобы закончить разговор.

Но потом она начала всерьез размышлять над этой идеей.