— Вот увидишь, — горячо шептал Берэлэ, воспринимавший первые неудачи нашей армии как личную обиду, — через несколько дней все изменится. Это все хитрый замысел нашего командования: отвлечь противника, а потом нанести сокрушительный удар. Я могу поспорить на что угодно. Я спорить с ним не стал, а только заметил, что жители города уже бегут на другую сторону реки и есть достоверные сведения, что немецкие танки вот-вот подойдут к городу.

— Брехня! — взорвался Берэлэ. — Вражеские слухи! Их нарочно распространяют шпионы, чтобы вызвать панику. У меня совсем другие сведения. На нашей реке будет дан решающий бой, и Гитлер будет разбит наголову.

— Но почему люди покидают город? Только трусы и шкурники удирают.

— Говорят, что завтра может быть поздно: взорвут мосты.

Побольше слушай бабские разговоры.

— Это не бабские разговоры. Моя мама утром заберет нас из города. Пока есть транспорт.

— Скатертью дорога, — сплюнул в траву Берэлэ и даже не взглянул на меня. — А мы никуда не побежим.

— Говорят, евреев фашисты убивают в первую очередь.

Наши их не впустят в город.

— А если впустят?

Берэлэ долго молчал, глядя на мигающие в небе звезды, потом повернул ко мне лицо, и в его глазах была такая тоска, что у меня больно сжалось сердце.

— Слушай, — медленно и тихо сказал он. — Мы с тобой друзья навеки? Так?

Я кивнул.

— Если вы завтра покинете город, то, возможно, мы с тобой больше не увидимся. Ведь война. Правда?

— Пойдем с нами, шепнул я пересохшими губами.

Не могу, — мотнул головой Берэлэ. — Отец не согласен.

Почему?

Почему-почему! — раздраженно ответил он. — Потому что он свое барахло бросать не хочет.

— Но мы же бросаем.

— Вы легко нажили, легко бросаете. А мой отец своим горбом… Ему легче умереть, чем бросить.

Тогда беги один… с нами.

— Никогда я не брошу своих в беде. Что с ними будет, то и со мной.

И, помолчав, добавил:

— Давай прощаться.

А мой отец, должно быть, уже воюет… — мечтательно протянул я, когда мы разжали объятия.

Твой отец вернется с войны героем, — вздохнул Берэлэ, и в его вздохе я почуял нескрываемую зависть ко мне за то, что мой отец воюет, а его отец освобожден от службы в армии по состоянию здоровья. Если б его отца взяли в армию, то мы бы с Берэлэ не разлучались и вместе покинули бы город.

Где-то далеко ухнули глухие взрывы, и земля под нами дрогнула. Мы приподнялись на локтях и увидели зарево в небе.

— Горит нефть на станции, — сказал я.

— Нет, это железнодорожный мост, — определил Берэлэ.

И он не ошибся.

Утром мы узнали, что железнодорожный мост взорван и больше ни один поезд не уйдет из нашего города на восток. Другой мост, шоссейный, стали бомбить каждый час, и там убито много народу. В городе началась паника. Ошалевшие от страха люди метались по улицам, волоча детей и чемоданы пожитками. Целые толпы устремились к реке, к шоссейному мосту, в надежде проскочить на ту сторону, пока мост окончательно не разбомбили.

Моя мать ушла из дома, ничего не взяв с собой.