Надо мной посмеются, и в лучшем случае проверят у него документы, которые окажутся в полном порядке. Дальше что? А дальше меня возьмёт за горло какой-нибудь весельчак, вроде того, что сейчас караулит за дверью, и я окончательно отправлюсь в гости к Толе Тоске.

Нет, так дело не пойдёт. Я ещё раз внимательно осмотрел подвал. Отсюда был лишь один выход — через дверь. Выкурив ещё сигарету, я поднялся и принялся барабанить в неё ногами.

— Ты что шумишь, гад? — дверь, скрипнув, приоткрылась, и на пороге нарисовался мой конвоир.

— Есть хочу.

— Обойдёшься.

— Отведи меня к Сысою, — заорал я, видя, что он опять собирается закрыть дверь.

— Это ещё зачем?

— Поговорить надо.

— Уехал он. Если есть, что сказать, говори мне, — ухмыльнулся он.

— Ты слишком тупой, чтобы с тобой разговаривать, — отрезал я. — Когда выйду отсюда и разобью твою голову об стену, то наверняка обнаружу, что все извилины у тебя давно распрямились.

— Да ну? — хмыкнул он. — Пацаны, вы слышите, что здесь этот чижик поёт?

Я опешил. Какие ещё пацаны? Задирая охранника, я был уверен, что у двери будет лишь он один. Присутствие его дружков в корне меняло дело.

— Может, я неудачно выразился, — пробормотал я, чувствуя, что быть мне снова битым. Интересно, сколько их там?

— Да нет, братан, я тебя хорошо понял, — ответил громила, распахивая двери. — Значит, говоришь, извилины у меня прямые? А вот мы сейчас посмотрим, какие они у тебя. Пошли, пацаны, повеселимся.

В подвал протиснулись вслед за ним ещё двое ухмыляющихся образин.

— Эй, Сысой вас за это накажет, — не очень уверенно предупредил я.

— Ага, пальцем погрозит, — захохотал один из них, и потянулся ко мне.

Я всегда говорил, что самоуверенность — штука губительная. Если бы он присмотрелся повнимательнее к моей скромной персоне, то наверняка заметил бы в руках у меня сложенный вдвое ремень.

Поднырнуть под его руку, уходя от удара, было для меня делом пустяковым. Такие вещи когда-то вбивал в меня Богданов, доводя до автоматизма.

Очутившись за спиной нападающего, я накинул ремень ему на шею и изо всех сил потянул за концы.

От страха я дёрнул их сильнее, чем следовало. Шея хрустнула и он, хрипя, обмяк в моих объятьях.

— Ты что, сука, делаешь! — заголосил, не веря своим глазам, его приятель.

Впрочем, он не только голосил, но ещё и весьма активно пытался при этом пырнуть меня ножом. Отпустив один конец ремня, я освободил шею мертвеца, тут же упавшего на пол и, несильно размахнувшись, хлестнул пряжкой по лицу любителя поножовщины старым испытанным солдатским приёмом. Он схватился за физиономию, зажимая сочащуюся между пальцев кровь.

Нож, звонко скрежетнув, упал на пол. Опустившись на колени, я дотянулся до него, ухватился за тяжёлое лезвие, и метнул в последнего оставшегося на ногах противника. Он испуганно вскрикнул, глядя на кусок стали, торчащий из живота. По-видимому, это зрелище порядком его расстроило. Он сполз на пол, бледнея на глазах, и попытался, ухватившись за рукоятку, вытащить нож.

— Не надо, только хуже будет, — посоветовал ему я.

Он послушно оставил свои попытки и, закатив зрачки, ушёл в небытие. Я от души ударил чуть не зарезавшего меня бандита, всё ещё переживающего по поводу разбитого лица, ниже пояса. Он скрючился, сразу отпустив лицо и ухватившись за другую часть тела.

Я злорадно усмехнулся, представив, каково ему сейчас, и выскочил за дверь, захлопнув её за собой.