Богданов побагровел и закашлялся. Потом вскочил и закричал страшным голосом:

— Вон отсюда, сукин сын! Чтоб я тебя больше и не видел!!!

Кажется, он в меня чем-то запустил, но я уже хохотал, скрывшись за дверью, и даже боль в разбитых губах не мешала мне.

Появившийся Горенец с опаской прислушался к бушевавшему в комнате боссу, крывшему меня, почём зря.

— Это ты его так завёл? Даёшь. У тебя прямо талант людей из себя выводить. Ладно, подожди меня здесь, — и он нырнул за дверь. Пробыл он там недолго и снова выскочил в коридор, качая головой.

— Обиделся. Зря ты так с ним. Он, между прочим, обещал всем головы поотрывать, если с тобой что-нибудь случится. Впрочем, как знаешь. Пошли, — и он затопал вперёд по коридору.

Я последовал за ним, всё ещё улыбаясь при воспоминании о багровом, как помидор, лице Богданова. Не всё ж ему меня задевать.

— Машину оставь здесь, — сказал Олег, когда мы вышли на улицу. — На моей поедем.

— Куда?

— К Сысою. Или ты не хочешь? — покосился на меня он.

— Хочу, конечно. Мне много что есть сказать этому доморощенному философу. Только бы добраться до него. А что с Гномом? Как он вообще к вам в руки попал?

— Сегодня утром прихватили за городом, когда он в Листвянку ехал с Сысоем совет держать. Пострелять, конечно, пришлось. А судьба его тебя пусть не волнует. Он своё получил по заслугам.

— Меня и не волнует, — ответил я, взглянув в суровое лицо друга.

Было видно, что ему тоже непросто дались последние дни. Щёки ввалились, на выпирающих скулах чернела колючая щетина, а под глазами провисли, набухнув, большие мешки.

— Ваших много положили? — спросил я.

— Двоих, — угрюмо бросил он и замолчал.

Я не стал больше приставать к нему с расспросами и задремал, откинувшись на сиденье…

Проснулся я от толчка. Впереди мелькали домики Листвянки. Мы проехали её и затряслись на ухабах.

Я невольно сжался, вспоминая, при каких обстоятельствах ехал здесь последний раз. В зеркалах отражались огни идущей за нами машины.

— Людей много с собой взял? — спросил я.

— Хватит, — он оскалил в усмешке белые зубы, блеснувшие на осунувшемся лице. — Кроме нас, ещё два джипа сзади идёт.

Фары выхватили ворота заимки. Одна створка, скособочившись, была по-прежнему прикрыта кое-как.

— Не останавливайся! — скомандовал Горенец водителю. — Пригнись! — Это уже мне.

Мощный джип без труда разнёс ворота, докончив начатое мной. Машина, ревя мотором, въехала во двор, развернулась, давая место идущим следом, и, дёрнувшись, остановилась, заливая округу светом фар и слепя высыпавших из дома вооружённых людей.

— Держи, — Олег бросил мне на колени автомат. — Пошли, поквитаешься за свои обиды.

Огневое сопротивление противника было подавлено с ходу. Численное преимущество было явно на нашей стороне. Из двух других джипов вывалились Богдановцы, полосуя ночь автоматными очередями и что-то крича. Фигуры врагов всё реже огрызались огнём.

— Всех пока не добивать! — громко прокричал Олег, уверенно направляясь к дому.

Подумав, я присоединился к нему. Подойдя к окну, Горенец лупанул очередью по стеклу. Оно разлетелось вдребезги, звеня и разбрызгивая осколки. Он одним прыжком влетел в тёмный просвет, и, дав внутри ещё очередь, высунулся наружу:

— Порядок, Саша. Можешь залезать.

Я кувыркнулся вслед за ним и отправился осматривать дом. Чей-то сдавленный стон заставил меня остановиться и включить свет. В углу, забившись под стол, скорчился Бакутин.