А цель эта теперь была месть!

Теперь она думала, что преимущество на ее стороне, а потому считала себя вправе поступить, как ей угодно. Она чувствовала также, что стала еще хуже: никогда еще ее существование не казалось ей так глубоко потонувшим в грязи.

Вот почему она и не была в состоянии тотчас же видеться со своей дочерью. Степан, привезший Ирену, не застал дома Анжелики Сигизмундовны, чему в душе был очень рад, так как свиданье с ней далеко не было по его вкусу, особенно при том мрачном настроении, в котором он находился после данной ему князем головомойки, вместо ожидаемой им благодарности.

Он поспешил передать молодую женщину встретившей их в передней Ядвиге, которой вручил и письмо.

Ирена приехала все еще в полубессознательном состоянии.

При виде старушки-няньки, она вспомнила свой поступок, свое бегство во второй раз из-под ее присмотра со всеми его последствиями, и снова лишилась чувств.

В это время вернулась Анжелика. Ядвига указала ей на Ирену, лежавшую без чувств на диване, на который сильная старуха перенесла ее на руках, и передала письмо князя.

Анжелика Сигизмундовна прочла, и вся кровь бросилась ей в голову.

«Подлец, он ее обесчестил, погубил, а теперь хочет убить!»

Она быстро приблизилась к своей дочери и стала приводить ее в чувство вместе с Ядвигой.

Когда Ирена очнулась и села на диване, Анжелика Сигизмундовна не удержалась и воскликнула:

— Ты опять пошла к нему, к этому бессердечному негодяю! О, несчастная, ты губишь себя сама!

Она стала подробно описывать сцену, которую выдержала в кабинете князя.

— Он обманул тебя еще подлее, чем я думала, он обвенчал тебя с достойным его сообщником, таким же подлецом, как и он сам, с Перелешиным, а ты скрыла от меня, что ты венчалась…

— Венчалась!.. — повторила Ирена каким-то загадочным тоном.

Она вспомнила.

Обморок повторился в третий раз.

Он был настолько сильнее предыдущих, что думали, что она умерла. Но это был не более как повторившийся столбняк, бывший с нею в Париже, продолжавшийся, однако, теперь только тридцать шесть часов, и от которого она очнулась, благодаря внимательному уходу и медицинским средствам, данным доктором Звездичем, приглашенным в ту же минуту.

Безмолвное отчаяние Анжель было ужасным.

— Она очень опасна? — спросила она доктора.

— Не сумею вам ответить, — отвечал он, покачивая головой. — Я одинаково боюсь ее пробуждения, как и ее нервного сна, так похожего на смерть.

— Почему?

— Она может проснуться сумасшедшею.

Анжелика Сигизмундовна сжимала свою голову похолодевшими руками.

Она думала, что сама сойдет с ума, и на самом деле была близка к этому. Действительно, Ирена проснулась в бреду. С ней сделалась сильнейшая горячка, осложнившаяся воспалением мозга. В продолжение двух недель происходила страшная борьба между наукой и болезнью, молодостью и смертью.

В продолжение двух недель Анжель не покидала изголовья своей дочери, только изредка позволяла себе отдохнуть и позабыться сном на кресле возле кровати.

Ядвига чередовалась с ней, чтобы дать ей возможность хоть немного успокоиться.

Через две недели, увы, смерть одержала победу — Ирены не стало.

Она угасла, не приходя в сознание. Из ее отрывочного, бессмысленного бреда можно было заключить лишь, что ее воспаленный мозг тяготит одна идея — о ее замужестве с князем.

Когда вместо единственной любимой дочери, которой Анжелика Сигизмундовна посвятила всю свою преступную жизнь, перед нею вдруг очутился лишь похолодевший труп, ни одна слезинка не вылилась из почти остановившихся чудных глаз этой загадочной женщины и лишь на мраморно-бледном лице ее появилось выражение непримиримого озлобления, да так и застыло на нем.