– Половину времени я отчаянно скучаю по ней, половину времени уже скорблю о ее смерти, а еще одну половину злюсь на нее. Это, наверное, вообще не имеет смысла.

– Только в той части, где я задаюсь вопросом, какой математике вас учат во Флориде. Три половинки?

Он фыркает, потом смеется, потом издает что то вроде задыхающегося всхлипа.

Я переплетаю свои пальцы с его.

– Помнишь, что ты мне сказал? Ты нащупываешь свой путь пройти через это.

Он проводит рукой по глазам.

– Ты не один. Я рядом.

Лукас сжимает мою руку. Мы сидим так долгое время, наши напитки тают, забытые.

Думаю, это так обыденно – ломаться и быть сломленным. Гораздо более необычно – это тяжелая, мучительная работа по восстановлению себя, кусочек за кусочком, осколок за осколком.

Мое сердце сжимается. Мне нужно показать ему часть себя, которую он, возможно, не захочет видеть. Я мало что смыслю в отношениях, но это знаю. Мне нужно поделиться с ним, как он делится со мной. Я хочу, чтобы он увидел во мне то, что вижу в нем сама.

Я облизываю губы, вдыхаю дрожащий воздух.

– Ты в порядке? – Лукас обнимает меня за плечи. Я прижимаюсь к нему, чувствую чистый, лесной запах его толстовки.

Возненавидит ли он меня, когда я расскажу ему? Испытает ли отвращение и отвернется, как Жасмин, как мама? Не знаю, но я должна сделать это в любом случае. Для себя.

Я начну с наименьшего из своих секретов, но даже этого достаточно, чтобы заставить большинство парней бежать со всех ног. Я это знаю.

– У меня есть шрамы.

– У большинства из нас есть.

– Нет. Настоящие шрамы. По всем ногам. Они уродуют меня.

– От несчастного случая?

В горле пересохло и саднит.

– Нет. Я сама это сделала.

– Покажешь мне? – Его голос нежен.

Я отстраняюсь и поднимаю ногу на сиденье. Дрожащими пальцами закатываю штанину до голени, обнажая перекрещивающиеся шрамы и порезы. Моя кожа похожа на поле битвы.

Сейчас он отвернется, его лицо исказится от отвращения. Только Лукас не отворачивается. Он протягивает руку и прикасается к бугристому шраму над моей лодыжкой.

– Сидни, мне так жаль.

– В других местах еще хуже.

– Зачем тебе понадобилось причинять себе такую боль?

Я быстро моргаю.

– У меня дома кое что происходило. Плохие вещи.

Тень пробегает по его лицу. Он сжимает губы.

– Кто тебя обидел?

– Я хочу рассказать тебе. Я хочу рассказать тебе все. Но не могу. Пока не могу.

– Если кто то причиняет тебе боль…

Я качаю головой.

– Нет. Больше нет. Я просто… пока не могу. Ты можешь это понять?

– Пока ты обещаешь мне, что в безопасности.

Я киваю.

– Ты все еще… делаешь себе больно?

– Я очень стараюсь не делать этого. Правда.

Его лицо расслабляется. Лукас притягивает меня ближе. Я прижимаюсь к нему, позволяя обхватить себя обеими руками. Я устраиваюсь у него на груди. Его сильное, ровное сердцебиение стучит у моего уха. Я переплетаю свои пальцы с его пальцами и крепко обнимаю Лукаса.

– Шрамы делают тебя сильной, – говорит он мне в волосы. – Они означают, что ты выжила. И это делает их красивыми. Ты прекрасна.

– У меня есть шрамы, которые никто не может увидеть, – признаюсь я слабым голосом.

Он еще крепче обнимает меня.

– Ты можешь показать мне, когда будешь готова. Я рядом. Хорошо? Я с тобой.

Я закрываю глаза. Что то открывается внутри меня, глубокое, богатое тепло, прекрасная нежность, как солнечный свет, как блеск звезд на серебряных волнах, как трепет радужных крыльев. С каждой секундой оно расширяется все больше и больше, заполняя пустоты в моем сердце.