Если бы ему раньше сказали, что так будет, он бы не поверил. Нет, ни за что. Это же не его стиль. Выходит, ошибался. Он тоже человек, как и все. И тоже слаб.
Впрочем, кто же мог предположить, что он воспитывает не кого-нибудь, а своего родного племянника. От такого известия у любого может планка зашкалить. Нет, про себя он частенько посмеивался, повторяя «люблю я детей, у которых молоденькие мамы», но здесь ситуация совсем иная. Ведь Мишка ему по крови родной, его родители приходятся ему бабушкой с дедушкой! И Мишка зовет его папой! Быть папой собственному племяннику! Абсурд, ей-Богу!
Но с Лешкой теперь придется разбираться долго и всерьез. И за родительскими спинами ему, как в детстве, не отсидеться. За свои поступки надо отвечать. Насчет того, чтобы Мишку забрать — это он для красного словца ляпнул, паскуда, лишь бы покрасоваться. Урод недоношенный. Как его еще Наталья на месте в лоскуты не порвала или глаза не выколола, это отдельный вопрос. Как она на него кинулась! Сразу вспомнились волчицы, которые за своих щенков готовы костьми лечь. Хотя физиономию она Лешке располосовала на славу, долго будет царапины залечивать.
Перед родителями Лешка так хорохориться уже не будет. Отец им еще в четырнадцать лет каждому сказал: мы своих детей не бросаем. А если их не хотим, то просто не делаем. Поэтому Леха ото всех и скрыл, что от него девочка забеременела. С глаз долой — из сердца вон. И ведь надо же: когда Наташка рассказывала о своей жизни, Андрей, не задумываясь, был готов набить морду отцу ее ребенка, который с такой легкостью отказался и от нее, и от малыша. А вот сегодня нежданно-негаданно он это осуществил. Обработал фейс брательника по полной программе. Хорошо, если еще ребра целы остались.
М-да, клин, говорят, вышибают «Клинским», а у него в организме, как назло, даже намека не осталось, что там до этого плескалось, по меньшей мере, литра два с половиной пива. Разве что запах остался. Может, забуриться куда-нибудь в ночной кабачок, хряпнуть пару стаканов водки под соленый огурец и мисочку оливье? А потом залезть на диван в родной волжанке и заснуть, как последний забулдыга. Или вызвать такси? Нет, все не то.
Как там, интересно, Наташка? Переживает, наверное. И мобильник, как нарочно, дома остался. Зря он, конечно, так сорвался. Ее-то вины в случившемся нет. Просто роковое стечение обстоятельств, и все. А какие у нее глаза были, когда он уезжал! Огромные, черные, потерянные. Он ведь уже в пути сообразил, какую глупость сморозил: взял и ляпнул: «не жди»! Он-то имел в виду, чтобы не ждала допоздна, и ложилась спать без него, но ведь фразу-то эту можно понимать по-разному, да еще и в такой ситуации. Она, наверное, решила, что он собирается ее оставить. Обиделся и уехал. Эх, что ж мы все задним умом сильны, что ж за жизнь такая непутевая! Все, надо домой ехать, волнуется же!
Андрей прибавил скорости. Сейчас он шел по крайнему правому ряду, с легкостью и даже изяществом обгоняя идущие в других рядах машины. Ползут еле-еле, дождя испугались. Пускай. Каждый выбирает по себе. Надо бы, конечно, в левый ряд выбраться, ну да ладно. И так неплохо.
Покрутив ручку магнитолы, Андрей поймал «милицейскую волну». «Песни, которыми мы жили», — радостно объявил юный голос ди-джея, и из динамиков раздалось секретовское «мой приятель — беспечный ездок». Ну, надо же, — хмыкнул про себя Андрей, до максимума прибавив громкость. Как знают, черти полосатые, когда и чего ставить. Ведь просит душа полета, просит! И он еще притопил педаль газа.
«Мой приятель — беспечный ездок. И асфальт он привык растирать в порошок…»
Спидометр уже перешел за отметку сто двадцать. Стрелка, плавно покачиваясь, упорно ползла дальше. Наступающие сумерки и проливной дождь здорово затрудняли видимость, но еще не настолько, чтобы ехать наощупь.
«Газ до отказа — он непобедим, сначала газ до отказа, а там поглядим…»
Волга — тяжелая машина. |