— Выкинь ты эти весы, — усмехнулась Ирина. И, окинув фигуру Елены оценивающим хозяйским взглядом, добавила: — Взрослая, красивая женщина. Как раз в моём вкусе.

Крепость, каменная стена — это было в точности об Ирине в одном-двух словах. По работе она порой ездила в дальние командировки, но всегда предупреждала Елену звонком или СМС-кой о своём прибытии домой. Такая у неё была привычка. Часто она ездила на своей машине, но сейчас та была в автосервисе, и пришлось ехать поездом.

По поводу своего акцента она иногда отзывалась в шутливом ключе. Елена сперва опасалась затрагивать эту тему, чтоб не обидеть, но раз Ирина сама относилась к этому с юмором, то и она расслабилась. Между ними даже была в ходу шутка о «горячих эстонских женщинах». Противопоказанием к владению оружием это не стало: кроме этой небольшой особенности, здоровье Ирины было в норме — как психическое, так и телесное.— Лен, привет. — Голос Жени, как показалось Елене, чуть изменился — возмужал, что ли? Впрочем, внутри всё осталось спокойно, не ёкнуло, не отозвалось болью. — Дело уже прошлое, но я всё-таки не забыла про долг. Не считай меня такой уж сволочью. Я могу сейчас отдать тебе единовременно половину суммы. Вторую половину отдам постепенно.

— Жень, да бог с ним, с долгом. Всё, что ты мне должна, пусть остаётся... в прошлом. Мне вообще сейчас не до этого.

Боль и тревога покачивались в душе не сорванными яблоками, неизвестность выпивала силы, и всё-таки до крика в небо хотелось верить, что родные глаза ещё улыбнутся.

— А что случилось?

— Жень, неважно. Ты ничем не поможешь всё равно.

— Лен, я всё-таки завезу деньги. Не могу я с тобой так поступить, я себя уважать перестану, понимаешь? И камень на душе останется. Заодно и расскажешь, что у тебя стряслось.

Женя приехала уже не на электричке — на своей машине. Ещё новшество: один висок она теперь носила выстриженным, с выбритыми узорами на коротеньком ёжике, остальные волосы отрастила до приличной длины и стягивала в пучок-хвостик. Она всегда была стройной — ни убавить, ни прибавить, но сейчас её худоба вызывала беспокойство. Из рукавов чёрного кожаного жакета торчали тонкие, хрупкие запястья, узкие чёрные джинсы подчёркивали щуплость ног.

— Ух ты, какая осень тут у тебя золотая, — улыбнулась она, вскинув взгляд к яблоне. Вечерний отсвет ясного неба отразился в её больших глазах с длинными девичьими ресницами. — Давно я здесь не была... Как тут хорошо!

Она выложила на стол две пачки денег пятитысячными купюрами.

— Я налом рассчитаюсь, ты не против? Не задался бизнес, пришлось продать. Теперь кое-чем другим занимаюсь. Хвалиться пока рано, но и жаловаться грех. У тебя как дела? Что за беда стряслась?

Деньги, как что-то чужеродное, неуместное лежали на декоративной салфетке на столе. Никакими деньгами не вернуть, не воскресить... «Да что я, в самом деле!» — протестующе вскинулась, встряхнулась голова.

— Ты слышала про крушение поезда?

— Да, в новостях что-то такое говорили...

— Там ехала Ира, возвращалась из командировки.

— А Ира — это...

— Я с ней живу сейчас, это мой любимый человек.

— А-а, вон оно что... А ты куда-то звонила, узнавала?

— Сказали, нет о ней информации. Полная неизвестность.

Женя, переступая тонкими, как у косули, ногами, бродила по комнате. Её взгляд скользил по вещам, подмечая изменения — то ли ревниво, то ли.