|
Передай ему это, Трина! Я не могу писать ему о своих чувствах. Его письма ко мне такие холодные, что меня бросает в дрожь, и я уверена, что любое письмо от меня, не касающееся Стефана, будет сразу же отправлено им в корзинку для мусора. Надеюсь, ты ему расскажешь о том, что я действительно его люблю, и если он сможет снова меня полюбить, я ни за что на свете больше не допущу какой-либо глупости. Передай ему, что Стефан плачет по ночам, скучая по отцу, и что родившаяся девочка — самая прекрасная и спокойная крошка в мире. Она не виновата, что появилась на свет, и я знаю — он не сможет ее не полюбить, как только увидит.
Передай ему, что я ждала, когда его переведут в посольство той страны, где я могла бы встретиться с ним и все рассказать, но он решил отказаться от дипломатической службы и остаться в Белграде, так что у меня нет возможности с ним поговорить. Пожалуйста, скажи ему, что я не хочу с ним разводиться и что его ужасный адвокат разговаривает со мной так, словно я преступница. Передай ему, что я его люблю и хочу сказать ему об этом сама". Там, где обычно ставится подпись, красовалось большое грязное пятно. Катерина дрожащей рукой положила письмо на туалетный столик. Она не знала о решении Джулиана отказаться от дипломатической службы и остаться в Белграде. И что еще более ее потрясло — она никогда не догадывалась об истинных чувствах Натальи к Джулиану и о ее страданиях с тех пор, как он ее оставил. Глядя в окно на лужайки и каштаны, она испытывала странное спокойствие. Ее связи с Джулианом, разумеется, пришел конец. Она поняла это, как только прочитала первые закапанные слезами строчки письма сестры. Она вспомнила, с какой болью он воспринял известие о рождении Зорки, и поняла, что, несмотря на искреннюю любовь к ней, Катерине, он все еще привязан к Наталье невидимыми нитями, которые могла бы порвать только сестра. Но Наталья не хотела их рвать. Она любила Джулиана и хотела с ним воссоединиться. Она желала снова создать семью. Катерина медленно положила письмо в свою сумочку, затем встала, почти ничего не видя вокруг, и надела соломенную шляпу с букетиком маков, приколотым к тулье. Джулиан говорил, что принадлежит к мужчинам, для которых семья многое значит, и она знала, что он мог бы быть прекрасным отцом Зорке, так же как и Петру. При такой, как у него, великодушной, сострадательной натуре иначе и быть не могло. Взяв свои кружевные перчатки, Катерина вышла из комнаты и в последний раз направилась к дому с белыми стенами за площадью Теразие. — Письмо? Какое письмо? — спросил Джулиан, и его глаза потемнели. Он мгновенно почувствовал происшедшую в ней резкую перемену. Катерина протянула ему листки сиреневой почтовой бумаги, на которой обычно писала Наталья. — Оно пришло сегодня утром, — тихо сказала она. — Наталья хотела, чтобы я пересказала тебе его содержание, но я думаю, тебе лучше самому прочесть. Он посмотрел ей в глаза, затем неохотно перевел взгляд на знакомый до боли почерк. Катерина отвернулась, не желая видеть выражение его лица во время чтения. Они находились внизу в комнате, которая служила гостиной. Там стояли два низких дивана, обитых домотканой материей, а на стенах висели узорчатые коврики ручной работы и фотография короля в рамке. Катерина продолжала стоять, не снимая шляпы и перчаток. В кремовом шелковом платье она не ощущала летней жары. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он глухо произнес: — Это письмо ничего не меняет. Я уже принял решение подать в отставку и остаться в Белграде, чтобы ничто, даже моя карьера, не могло нас разлучить… Катерина повернулась и посмотрела прямо ему в лицо. — Ты ошибаешься, — спокойно сказала она, хотя ее сердце разрывалось от любви. — Письмо Натальи все меняет. |
