|
Он невообразимо ценен, но одного его мало. Лишенный барьеров морали, всего того, казалось бы лишнего, груза, что стесняет нас, мешает жить, разум перерождается в нечто ограниченное и ненужное. Он становится опасным для нас самих и ломает внутренний стержень, саму основу души. Бездушие же отвратительно, оно хуже животного существования и требует немедленного ис¬коренения. Капитан помолчал, задумавшись, но через минуту вновь заговорил: — На самом деле мне плевать на этих ничтожеств, нена¬видящих любого, кто хоть чем-то отличается от них самих. И, сложись все чуть иначе, я положил бы их всех, не давая даже подняться из-за стола, но жестокость без смысла, без цели, ради удовлетворения одной только жажды всемогуще¬ства... Это омерзительно и глупо! Жесткость необходима в нашей с тобой жизни, как, впрочем, и жестокость, вот только последней злоупотреблять совсем не стоит. — Когда морализируют добрые, они вызывают отвращение... Когда морализируют злые, они вызывают страх,— внезапно серьезно произнес Терн, а Кайфат с удивлением уставился на друга: — Тебе знакомо это изречение?! — Ну да, не совсем же я темный! И меня в детстве пичкали всякими древними мудростями,— даже с некоторой обидой протянул Согнар.— Ренор Гелыдар, «Измышления о природе морали». Как он мне не нравился! Дальше друзья шли уже молча, пока К'ирсан не завернул ' в сторону старой заросшей аллеи! Присев на бортик обветша¬лого фонтана, он подозвал потерянно молчащего гоблина и принялся ощупывать его разбитый нос. — Перелом, как и следовало ожидать,— прикрыв для удоб¬ства глаза, прошептал капитан, а затем, чуть громче, потребовал у раба: — Потерпи. Сейчас будет немного больно! Нос урга неестественно громко хрустнул под пальцами Кайфата, и малыш громко застонал: — Страшно жжется! — Потерпи пару минут,— спокойно посоветовал ему хозяин и сполоснул руки в позеленевшей воде из чаши фонтана.— Сейчас уже должно быть лучше... Гхол прислушался к ощущениям и неуверенно кивнул. У него остановилось кровотечение, начала стремительно спа¬дать опухоль вокруг глаз. — Терн, с завтрашнего дня займись тренировками этого зеленого недоразумения,— приказал К'ирсан и обжег взглядом засопевшего было гоблина. Тот сник, попытался вжать голову в плечи.— Если его всякая пьянь по морде будет бить, то так, глядишь, и помрет раньше отмеренного срока! — И чему прикажешь его учить... И, главное, когда?! — застонал Согнар, мысленно помянув многих демонов Тьмы.— Тут не знаешь, где завтра окажешься, что делать будешь, а ты еще нелюдь всякую учить требуешь!.. Погоди, или ты что-то дельное придумал? — Что придумал, то на потом отложим, а сейчас послушаем одного интересного господина,— с усмешкой произнес К'ирсан и уставился куда-то в сторону входа в аллею.— Думаю, он нам явно желает сообщить нечто достойное внимания... Я прав, уважаемый?! Привыкший доверять Кайфату если не во всем, то во мно¬гом, Терн огляделся и, не обнаружив никого чужого, с сомне¬нием осторожно поинтересовался: — Ты это к кому обращаешься, капитан? Вот только ответил ему совсем незнакомый голос. — Думаю, что речь идет обо мне. В том месте, куда с иронией смотрел К'ирсан, дрогнул воздух, и из возникшего марева появился человек. Светло¬волосый, с наглым, оценивающим прищуром глаз, так и пы¬шущий силой и задором, он казался молодым аристократом, решившимся на прогулку по чужому, безлюдному кварталу в поисках приключений. Вот только вблизи становилось понят¬но, что это уже зрелый муж, сохранивший в душе огонь юности. Раздосадованный Терн выхватил меч и встал в стойку, но после приказа капитана тут же спрятал оружие в ножны. Ста¬раясь сохранить лицо, сержант забормотал нечто неприличное о всяких колдунишках, которых нынче развелось что грязи, и о мерзопакостных богопротивных амулетах, подходящих то¬лько злобным убийцам. |
