«Тем лучше, Робин, тем лучше! – воскликнул сэр Гийон. – Тем дольше ему не захочется уходить от нас. О, мы обеспечим ему блестящее будущее – и через него станем влиять на Спящих Под Крышей, как нам всегда хотелось».

Но тут подошла супруга сэра Гийона и увела его внутрь холма: поглядеть, что за удивительный ребенок им достался.

– А кто была его супруга? – спросил Дан.

– Леди Эсклермонд. Она тоже была когда-то женщиной из плоти и крови, пока не последовала за сэром Гийоном «за овраг» – как у нас говорят. Ну, меня-то младенцами не удивишь, так что я остался снаружи. И вот, слышу, в Кузне, вон там – Пак показал на домик Хобдена, – загремел молот. Для работников было еще слишком рано, но я вдруг подумал: сегодня четверг, день Тора. Тут потянуло ветром с северо-востока, древние дубы зашумели, заволновались, как когда-то, и я подкрался поближе – посмотреть, что там такое.

– И что же ты увидел?

– Кузнеца, который ковал Холодное Железо. Он стоял ко мне спиной. Когда он закончил, то взвесил готовую вещь на ладони, размахнулся и зашвырнул ее далеко через долину. Я видел, как она блеснула на солнце, но не успел заметить, куда она упала. Неважно! Я-то знал: рано или поздно ее найдут.

– Откуда ты знал? – удивился Дан.

– Я узнал кузнеца, – сказал Пак, понизив голос.

– Это был Виланд? – спросила Уна.

– В том-то и дело, что нет. С Виландом мы бы нашли, о чем потолковать. Но это был не он, нет… – Палец Пака прочертил в воздухе странный знак, вроде полумесяца. – Затаившись в траве, я следил, как былинки колышутся у меня перед носом, пока ветер не стих и кузнец не исчез, забрав свой молот.

– Так это был Тор? – прошептала Уна.

 – Кто же еще? Это был день Тора. – Пак снова начертил в воздухе тот самый знак. – Я не стал ничего рассказывать сэру Гийону и его госпоже. Уж если накликал беду, не стоит делиться с соседом. К тому же я ведь мог и ошибиться. Может быть, он взялся за молот от скуки, хоть это на него и не похоже. Может, просто выбросил ненужную железяку. Как знать! В общем, я помалкивал, радуясь вместе со всеми на нашего малыша. Это был чудесный ребенок, и Народ С Холмов так его полюбил! – они бы мне все равно не поверили.

Ко мне малыш привязался сразу. Как только он научился ходить, мы с ним обошли весь этот Холм. Хорошо ему ковылялось по густой траве и мягко падалось. Он всегда знал, когда наверху занимается день, и сразу же начинал возиться и стучаться под Холмом, точно матерый кролик в норе, повторяя: «Откой! откой!», пока кто-нибудь, кто знал заклинание, не выпускал его наружу. И тут уж он пускался искать меня по всем закоулкам, только и слышно бывало: «Робин! Где ты?»

– Вот лапочка! – засмеялась Уна. – Как бы я хотела на него посмотреть!

 – Мальчишка был хоть куда! А когда пришло ему время учиться волшебству – заклинаниям и так далее, – помню, как он сиживал вечерами на склоне холма, повторяя слово за словом нужный стишок и порой пробуя его силу на каком-нибудь прохожем. И когда птицы опускались рядом или дерево склоняло перед ним свои ветки, он, бывало, кричал: «Робин! Гляди – вышло!» – и снова шиворот-навыворот лопотал слова заклинания, а у меня не хватало духу объяснить ему, что это не чары подействовали, а лишь любовь к нему и птиц, и деревьев, и всех обитателей Холма. Когда он стал поуверенней говорить и научился произносить заклинания без запинки, как мы, его все больше стало тянуть в мир.