Он думал о Насте.

Перебирая каждую минуту их совместного времяпрепровождения, он вспоминал, что она несколько раз отлучалась — то в ванную, то в туалет, то к бару со спиртным, находящемуся в соседней комнате. Свиридов не обращал тогда внимания на ее хождения, потому что был всецело захвачен футбольным матчем, но теперь.., теперь все было по-другому.

Конечно, ему было достаточно сложно представить Настю в роли пособницы преступников, трудно замотивиривать возможность именно такого истолкования кровавых событий последних дней.., но чем больше Свиридов думал над этим делом, тем больше вертелась в мозгу, буравила и надсадно жужжала, как назойливая оса, старая французская поговорка «ищите женщину».

Потому что за всем этим подсознательно Влад ощущал чью-то изощренную и капризную волю.

Женскую волю.

— Сходи в сортир, — посоветовал Илья и посмотрел на Афанасия, который бодро отплясывал под какую-то заводную латиноамериканскую мелодию перед столиком с хохочущей молодежной компанией. Вероятно, подкопили денег, пришли отдохнуть, а тут, понимаешь, такая клоунада в довесок к стриптизу и прочей высококультурной программе.

Потом Илья снова повернулся к бледно-зеленому Климову, клюющему носом, и встревоженно спросил:

— Тебя что, совсем наглухо плющит, Серый? Ты че, перепил немного.., или как? Может, проводить тебя?

— Н-на улицу.., хочу на улицу.

Илья пожал плечами и повернулся в сторону Фокина, который уже прикрыл балаган и теперь усиленно произносил тост, почерпнутый им, очевидно, из памятных анналов Жоры-тамады, споенного Афанасием и Владом на свадьбе:

— Однажды двое почтенных стариканов зашли в ресторан и увидели за столиком двух молодых людей.

Перед первым стоял один бокал, а перед вторым два, И пил он, стало быть, из обоих. И вот молодые люди выпили, еще раз, и еще раз, и еще много-много раз… и второй парень все время пил два бокала сразу. Старикам стало интересно, они подходят и говорят: чего это твой друг пьет из одного бокала, а ты сразу из двух? Ты, может, алкоголик?

А парень и говорит: дескать, у меня был лучший друг, а теперь — вах! — он умер. И вот теперь всякий раз, когда я пью, я выпиваю один бокал за себя, а второй — за него, как будто он все еще со мной.

Пристроившаяся рядом с Афанасием дама смахнула алкогольно-депрессивную слезу умиления.

— Вах, генацвалэ, у тебя доброе сердце, воскликнули старцы, — продолжал Фокин, — молодец, что не забываешь о покойном друге.

И ушли.

Через некоторое время старцы снова пришли в то же место и снова увидели того же парня. Он сидел и пил вино, но на этот раз из одного бокала. Старцы подошли к нему и гневно возопили: вах, злодэй, ты забыл о другэ?! А он отвечает: уважаемые, недавно мне вырезали половину желудка и.., в-в-в.., запретили пить вино. Теперь мне нельзя пить, и я пью только из одного бокала: за своего друга.

Так выпьем за то, чтобы никогда не допиваться до такого состояния, чтобы вырезали половину желудка!! — воскликнул Афанасий.

— Тост-то был, вообще-то, за дружбу, — пробормотал Илья.

Он поднялся и взял под мышки «залипающего»

Климова. Тот был массивен и плохо транспортабелен, и Илье, никогда не отличавшемуся выдающимися физическими данными, пришлось бы туго, но в этот момент Фокин оглянулся.

— Что, Серега нажрался в хламидомонаду? — крикнул он.

— Угу.., батонится.

— Одну минуту, леди и джентльмены, — проговорил Фокин, вставая из-за стола, — кажется, Сеня, нам пора освежиться. В м-мое отсутствие.., песню прро зайцев не петь!

…Охранники посмотрели на Климова и конвоирующих его Фокина и Илью Свиридова откровенно косо: эскорт был не намного трезвее полубесчувственного Сергея.