— За три рубля можно и польскіе сапоги купить. У меня жена, вонъ, за три рубля носитъ.

— Ты рубликъ-то дай — вотъ что. А тамъ на сапоги потомъ можешь, пожалуй, и три рубля. Ужъ Богъ съ тобой… Я согласна, стояла на своемъ старуха.

Кабатчикъ далъ.

— Вотъ спасибо, вотъ за это благодарю, заговорила старуха. — Ну, а кофейникъ-то мѣдный сейчасъ можно мнѣ получить?

— Какой такой кофейникъ? Я кофейникъ не обѣщалъ, отвѣчалъ кабатчикъ.

— Что ты! Что ты! Мнѣ Емельянъ Сидорычъ сказалъ, что хорошій мѣдный кофейникъ.

— Кофейникъ это я его женѣ обѣщалъ, а не тебѣ.

— А я-то что же за обсѣвокъ въ полѣ? Я вечеринку для бабъ устраиваю, да буду безъ кофейника? Нѣтъ, я не согласна, коли такъ. Что жъ это такое! Это ужъ обида.

— Какъ не согласна? Емельянъ Сидоровъ съ меня вчера пять рублей взялъ, чтобы уговорить тебя на вечеринку. Сегодня пріѣзжалъ и сказалъ, чтобы я былъ спокоенъ.

— Да что мнѣ Емельянъ Сидоровъ! У меня мой домъ, а не Емельяна Сидорова. Онъ только мнѣ свойственникъ приходится и ничего больше. Нѣтъ, ужъ кофейничекъ-то пожалуйста… Я только на кофейничекъ-то и польстилась, а то бы и вниманія не взяла. Шутка ли вечеринку устроить для всѣхъ бабъ!..

— Да ты сама, что ли, устраивать-то будешь? Вѣдь угощеніе-то будетъ мое, посуда моя, даже свѣчей привезу, чтобы тебѣ освѣтиться.

— Ты и керосинчику привези. У меня двѣ лампочки.

— Ладно. Привезу и керосину бутылку.

— Что бутылку! Ты жестяночку фунтовъ въ двадцать, да чтобы и жестяночка мнѣ осталась.

— Бочку еще не привезти ли! Это, наконецъ, несносно! Что это такое! вспылилъ кабатчикъ. — Да что вы меня ободрать хотите, что ли! Ну, куда тебѣ столько керосину?

— Да ужъ кабакъ открываешь у насъ, такъ надо отъ тебя и попользоваться. Шутка ли? Какое у насъ въ деревнѣ потомъ пьянство начнется! А у меня сынъ загульный. Пріятно нешто мнѣ все это? Грѣхъ на душу беру, бабъ подговариваю, чтобы ротивъ кабака не галдѣли, такъ ужъ было бы за что грѣшить. Нѣтъ, безъ кофейника и керосина я не согласна.

— Ну, ладно, ладно. Будетъ тебѣ кофейникъ, не кричи.

— И чтобы полпуда керосину. Это безпремѣнно, и съ жестянкой…

— Охъ! громко вздохнулъ кабатчикъ. — Да это жиды какіе-то, цыгане!

— Чего ты, милый, ругаешься-то? Мы тебѣ пользу устраиваемъ, душу свою продаемъ, а ты…

— Ладно, ладно. Привезутъ тебѣ послѣзавтра керосинъ и кофейникъ вмѣстѣ съ угощеніемъ и посудой. Иди съ Богомъ! Рубль получила, и иди.

Кабатчикъ ушелъ изъ кухни, гдѣ принималъ Буялиху.

— Какъ, иди! воскликнула она ему въ слѣдъ. — Я къ тебѣ въ гости пришла, а ты: иди. Ты меня долженъ попотчевать. Всѣхъ потчевалъ, а я — иди. Обязанъ попотчевать. Мы для тебя все устраиваемъ, хлопочемъ, бабъ подбиваемъ, а ты вонъ меня гонишь.

— Да вѣдь всѣхъ васъ, колдовинскихъ бабъ, рѣшилъ я послѣзавтра у тебя попотчевать, сказалъ кабатчикъ, остановившись. — Вѣдь у тебя въ домѣ будетъ обширное угощеніе, такъ чего жъ тебѣ еще?

— То особь статья, а это особь статья, отвѣчала старуха. — Сегодня я къ тебѣ въ гости пришла. Вотъ тоже люди-то! Шла, шла, четыре версты перла, думала, что встрѣтятъ меня тутъ, какъ родную, на почетное мѣсто посадятъ, а ты даже рюмочкой водочки съ пивцомъ не хочешь попотчевать.

— Ну, садись, тутъ въ кухнѣ къ столу. Сейчасъ тебѣ подадутъ угощеніе. Анна Ивановна! Угости тутъ вотъ одну колдовинскую гостью, вызвалъ кабатчикъ изъ комнатъ свою жену.

Буялиха сѣла къ столу, видимо недовольная пріемомъ кабатчика. Выпивъ два стаканчика водки и закусывая вареной говядиной съ горчицей, кабатчицѣ она говорила:

— Вѣдь вотъ мы для васъ какъ стараемся, чтобъ заведеніе вамъ открыть у насъ въ Колдовинѣ, а муженекъ твой этого и не чувствуетъ.