— А почему на дороге валялся? — глянула искоса, ехидно.

— Зачем ты за дурака замуж вышла? Иль путевых не было? Иль засвербело и выскочила за первого желающего?

— Да у меня этих парней было хоть отбавляй, все подруги завидовали!

— Оно и видно. Бросилась на шею кобелю, какой первым поманил тебя!

— Чего? — сверкнули молнии в глазах Стешки. Она быстро собрала вожжи в тугой узел.

— Обидно? Тебя судьба ударила, а разве других не бьет? Иль только свою болячку чуешь? Иль только тебе негодяй попался? Да таких теперь — как говна в бочке! И средь вашего бабьего рода всякая вторая — отпетая дрянь! Грязная лоханка! Без чести и стыда! Из мужиков — один на десяток козел. А бабы! Будь моя воля!

— И что тогда? — покрылось пятнами лицо Стешки.

— Мать вашу за ногу! Я б вас поучил, как надо жить! Всех потаскух живьем в землю закопал бы! И смотрел бы, молодая она или старая!

— Ну даешь! Да где ты видел старых потаскух? Таких в природе не бывает. Ну, максимум — тридцать пять, ну, сорок лет. Дальше бабе мужик не нужен!

— Ты не видела! То-то и оно! А что ты вообще видела и знаешь? Дальше своего захолустья нос не высовывала! И молчи! Сорок лет — бабий век! Знаем вашего брата! Мол, как будет сорок пять, баба — ягодка опять! Видали мы вашу сестру. На заднице мох растет, а она все еще хорохорится, красится, прихорашивается. Хоть уже песок из сраки на каждом шагу сыплется! А все — баба!

— Ну не всем же по канавам валяться! — не унималась Стешка.

— Что?! Да ваш треклятый бабий род любого мужика до могилы доведет. Сколько путёвых ребят из жизни выбито всякими сучками, негодяйками? Сколько сирот из-за них по свету скитаются?

Не счесть! А все вы — заразы!

— За что ж так люто баб ненавидишь? Ну случилось у тебя что-то. Я при чем? Мы с матерью приняли. А ты на меня взъелся, будто я за прошлое мое виновата. Я и не знаю его. Свое бы забыть: За что на меня вызверился?

— Не подкалывай. Без тебя тошно. Не задевай, — осек резко. И взяв из рук Стешки вожжи, поторопил кобылу к копнам, какие так и не собрали в стог. Видно, не хватило на это у баб ни сил, ни времени.

Загрузив телегу сеном, Николай увязал его надежно. Подсадил Стешку наверх. Сам пошел рядом с Шуркой. Поторапливал кобылу. Решил сегодня успеть перевезти еще пару копен. Но…

Едва въехали во двор, из дома Любка выскочила. Затараторила:

— А у нас дома дядьки сидят. С бабули деньги просят. Ругаются, кричат…

— Чего? — потемнели глаза Стешки, она кубарем скатилась с сена.

— Куда, дура? Заведи Шурку. Сам разберусь. Не твое это дело! — рванул дверь в дом и оказался лицом к лицу с двумя мужиками.

— А ты кто будешь? — схватил Николая за грудки рослый, кряжистый мужик.

Николай поддел его кулаком в подбородок. Тот отлетел к перегородке, та, затрещав, рухнула, накрыла упавшего обломками тонких досок.

— Ну, козел! Размажу! — схватился второй за табуретку. Но не успел запустить ею. Николай опередил, всадив кулак в «солнышко». Связав обоих по рукам и ногам, выволок во двор.

— Куда ты их, Миколай? — плакала Варвара от страха.

— Живьем урою! Обоих! — выгреб остатки сена из телеги.

— Побойся Бога! Не душегубствуй, Коля! — взвыла Варвара на все подворье.

— Жалеешь козлов?

— Давай в милицию свезем. В деревне есть участковый. Ему сдадим. Сам не убивай! — голосила баба.