«Здравствуйте!» — написал Жорка первое слово и чуть не оглох от подсказанных эпитетов в адрес Арпик.

— Заглохните! Я не начальнику зоны строчу. Не главному лягавому. И тут мне ваших подсказок не понадобилось бы! Я — женщине пишу. Как решено, для проверки. А значит, без хамства. Понятно? — разозлился Жорик и снова взялся за ручку.

«Мы, друзья вашего мужа, не сразу решились взяться за это письмо. Но обстоятельства сложились так, что молчать далее не имеем права. Ваш муж попал в нашу зону два года назад. Уже тогда мы заметили некоторые отклоненья от нормы в состоянии его здоровья. Он часто кашлял," не спал ночами. У него была постоянно повышенная температура. А вот уже с полгода он откашливается с кровью и врач определил у него туберкулез. Конечно, он и теперь находится в больничке, поскольку стал опасен для окружающих. Мы — взрослые люди, заключенные, а и то общение с ним у нас запрещено. Говорит врач, что Николай долго не протянет. А на его лечение потребуется куча денег. Ведь жить ему и лечиться нужно в Ялте! Такое вряд ли вам под силу. Но беда не пришла одна. У вашего мужа случаются нервные срывы. И тогда он крушит все, что попадает ему в руки. Виною тому — пережитое. Он не отдает отчета своим словам и действиям. Ранее эти приступы были каждый месяц, теперь — еженедельно. Администрация зоны не возьмет на себя ответственность и постарается побыстрее выпихнуть его на волю. Если вы подтвердите свое согласие, его с сопровождающим привезут к вам. Одно знайте, Николая ни в коем случае нельзя устраивать на работу в коллектив. В квартире он должен жить в отдельной комнате, где не сможет ничего разбить и сломать. При этом его питание должно быть высококалорийным. Так говорит наш врач. Конечно, сам Николай никогда не напишет вам об этом. Ведь деваться ему некуда. Это мы знаем из его слов. Именно потому, а все туберкулезные больные — эгоистичны, он постарается вернуться к вам. Его счастье, что вы ждете и любите! Иначе куда деваться умирающему? А ему прочли ваши письма. Правда, он не смог ответить на них. Порезался куском стекла, с каким бросался на врача. Но… Говорят, любовь и не такое исцеляет. Мы от души желаем Николаю счастья и здоровья! Особо — в кругу семьи. Если любите, если и впрямь подтвердите свое намерение жить с ним, мы готовы сопровождать его всем бараком! Он стоит вашей любви! Дай Бог, чтобы она не замерзла на пути вашего мужа…»

— Она сама врач! Ее чахоткой не запугать! «Колесами» станет напихивать!

— Э-э! Нет, мужики! Если она после этого письма напишет ответ и скажет, что согласна взять Николая, такую надо простить!

— Конечно! Куда ей деться? С двумя хоть какое-то прикрытье надо!

— Пусть письмо идет! Как есть. И, ежели эта курва напишет, что рада и такому Кольке, я первым пожму его клешню! — гаркнул Макарыч, положив конец спорам.

Письмо уже утром было передано водителю машины, и он повез его прямиком в Красноярск. Зэки барака, затаив дыхание, ждали, что будет…

Николай с тоской оглядывался на административный корпус. Все ждал, когда рупор позовет его за письмом. Вот и месяц прошел, второй…

Калягин понял: он снова перестал быть нужным. Письмо сломало. Чего же ждать от жизни? И Николай снова охладел к воле…

«Кому я нужен там? Куда подамся? Нет родни у меня, нет семьи. Все ищут выгоду друг в друге. Без нее никто мне двери не откроет», — сник человек. И вдруг услышал:

— Калягин, зайдите за почтой…

«Долго думала. Теперь уже опоздала. Остыло все», — взял в руки письмо.

«Коля! Не обижайся, что долго не писала. Болели дети. Оба простыли.