– Номер 25, – сказала Анника Карлссон, а поскольку она не даром получала зарплату, ей не понадобилась помощь Фелиции, чтобы узнать человека на фотографии. – Ангел Гарсия Гомез, – констатировала она и подумала: «Будь это лотерея, более счастливого жребия трудно было бы пожелать».

Фелиция тоже узнала его. Не потому что видела когда-то вживую, а в силу проделанной предыдущим вечером работы и благодаря своей отличной памяти.

Ангел Гарсия Гомез, припомнила Фелиция. Сын иммигрантов, чья мать-чилийка приехала сюда как политическая беженка в начале семидесятых, отец неизвестен. Гомезу тридцати пяти лет от роду, и в кругах, где проводит время, он известен как Эль Локо, Псих. Почему парня так называют, она задумалась еще когда скачивала его данные в свой компьютер, поскольку ни в одном из регистров не нашлось вразумительного ответа на этот вопрос. Вдобавок он отлично выглядел, даже едва заметно улыбался в объектив полицейской камеры, когда его снимали. И по сравнению с прочей компанией прегрешения Гомеза перед законом были не так уж и велики – почти никакие обвинения против него не удалось доказать.

На все у них ушло полчаса, потребовалось также некоторое количество бумажных носовых платков, сестринское участие и слова утешения, чтобы хоть как-то успокоить их пострадавшую. А справившись с этой задачей, они поняли, что их расследование фактически закончилось.

Фрида Фриденсдаль несколько раз глубоко вздохнула. Потом посмотрела на Аннику Карлссон, прямо ей в глаза, и кивнула с целью подчеркнуть важность того, что она собиралась сказать.

– Я хочу забрать заявление, – выдавила она. – И не хочу больше иметь никакого отношения к этому делу. Главное, чтобы меня оставили в покое.

– Тебе нечего бояться, – заверила Анника Карлссон. Она села перед ней на корточки и взяла ее за руки, стараясь успокоить, как маленького ребенка.

– Мне наплевать на вас. Я хочу только покоя. И не собираюсь больше ни секунды участвовать во всем этом. Я уже разговаривала с адвокатом. По его словам, вы не можете заставить меня действовать против моей воли.

И она снова заплакала. Сломленная, громко всхлипывая и одновременно мотая головой, как делает тот, кто уже принял решение.

12

Примерно в то время, когда его сотрудницы Карлссон и Петтерссон пытались внушить мужества их жертве преступления, Бекстрём прибыл в свой офис после восьми часов здорового сна и обильного завтрака. Даже таксист, который привез его на работу, постарался ничем не испортить ему настроение. Не произнес ни слова за всю поездку. И открыл рот, только когда остановил машину перед зданием полиции в Сольне и Бекстрём стал копаться в карманах в поисках денег, чтобы расплатиться за проезд.

– Ты ведь комиссар Бекстрём, не так ли? Ты же разобрался с чертовыми иранцами? Я прав?

– А ты сам-то кто такой? – спросил Бекстрём.

«Судя по акценту и внешнему виду, типичный араб, – подумал он. – И если этот парень сейчас задумал какую-то гадость, пожалуй, стоит позволить ему понюхать малыша Зигге».

– Я из Ирака, поэтому данная поездка мой подарок комиссару, – ответил таксист, широко улыбнулся, отсалютовал Бекстрёму сжатым кулаком и уехал восвояси.

Вторники в любом случае лучше понедельников, подумал Бек-стрём, когда включил красную лампу у себя над дверью и сел за свой письменный стол с чашкой свежезаваренного кофе в руке. Кроме того, ему срочно требовалось позаботиться об одном деле, иначе он рисковал обедом, который уже в мечтах видел перед собой.

Поэтому он сразу позвонил шефу отдела по защите животных комиссару Луве Линстрёму. Судя по имени и сфере деятельности, ничем не отличавшемуся от всех других, кто, независимо от пола, подрывали доверие к полиции и порождали сомнения относительно ее способности выполнить возлагаемую на нее святую задачу.