— Что это такое? — голос мяцкая тут же опять сорвался на истерический визг, и он забился еще сильнее, чем раньше, но, похоже, ему больше никто ничего объяснять не собирался.

— Ты ведь знаешь, что у моего народа нет способности прощать обиды и миловать врагов. А еще мы физически не выносим, когда кто-то посягает на то, что считаем своим. Отобрать у нас что-то можно, только убив. Никто из тех, кто нанес мне оскорбление, не выжил, жалкое подобие демона. Никто из тех, кто посягнул на мое, словом или возложением рук, не выжил. И никто из них не смог бы сказать, что смерть спустилась к ним на мягких крыльях.

Странный кастет совершенно раскалился, и комнату наполнил шипящий звук и тошнотворный запах горящей заживо плоти.

— Приговариваю тебя к истинной смерти! — прорычал деспот сквозь сплошной истошный вопль демона и впечатал пылающий металл прямо ему в лоб. — Ты навеки прикован к этому телу, впаян в его кости. Приговариваю чувствовать все, что мог бы чувствовать тот, кто был в нем рожден. Твои последние часы будут очень насыщенными!

Крик мяцкаи стал почти ультразвуком, и стоящие позади полуобнаженные мужчины согнулись, зажимая уши и почти падая на колени. Не мешкая, деспот поставил вторую печать прямо в район диафрагмы демона. И тут же наступила тишина, и он перестал биться. Деспот же с грубым стоном стряхнул артефакт, который уже успел сжечь его кисть до костей. Метал звонко запрыгал по полу, постепенно остывая и угасая. Помощники ринулись к своему хозяину, но он снова остановил их рваным движением здоровой руки. Сунув больную кисть в карман, он отвернулся и пошел к двери.

— Замыкающую печать верните на место! Вытащите из него воспоминания о каждой жертве и заставьте пережить их мучения, верните каждую каплю этому паразиту. А потом пусть он сдохнет. Не слишком торопитесь с последним!

Глава 17

Больше часа просидела в кабинете следователя, упорно глядя на свои руки, сложенные на коленях, и стараясь не поднимать глаза выше, чтобы случайно не наткнуться опять на ужас, изображенный на фото. Амиранов и не подумал их убрать и совершенно безразлично взирал на то, как меня скручивает в сухих спазмах после увиденного. Как только я смогла дышать, то заявила, что говорить не стану, пока не приедет адвокат, и он, равнодушно пожав плечами, уселся напротив.

— Зато я буду, гражданка Коломина, — «обрадовал» он меня.

Мужчина взял со стола какие-то документы и стал монотонно, без всяких эмоций, зачитывать список травм и увечий, зафиксированных на трупе. И все, что я могла делать, это запрещать ужасным картинам, порожденным его словами, обретать плотность и краски в моем разуме. Я сфокусировала взгляд в районе его переносицы и густых, широких бровей с первой проседью и контролировала свое дыхание, отгораживаясь и повторяя, что это все ко мне не имеет никакого отношения. Но вскоре поняла, что моя смехотворная защита не работает.

— Послушайте, вы всерьез считаете, что я могла бы сотворить с человеком такое? — не выдержала, нарушая свое же намерение молчать, как рыба, до приезда Радина. — Даже не говоря о том, что чисто физически, как мне справиться со здоровым мужиком, какой больной на голову нужно быть, чтобы вот так искромсать кого-то? И что он просто по доброте душевной позволил мне все это с собой делать?

Следователь откинулся на стуле и заулыбался так хищно и недобро, будто, просто открыв сейчас рот, я уже полностью признала свою вину.

— Я достаточно работаю в отделе убийств и знаю, что решает все степень испытываемой ненависти и достаточное желание причинить вред, — в манере всезнающего учителя произнес он, и я не смогла скрыть гримасы от этого его покровительственного тона.