На несколько вопросов обычно бывает ответить проще, чем на один, поэтому: почему В. до 19 лет ни в кого не влюблялась? Если помнить, что страстные влюбления основаны на психоэнергетических травмах — а В. получала их разве что не от всех подряд, — то отсюда следует, что или же В. была порабощена «любовной» травмой от кого-то из домашних, или же те места, на которые «садятся» травмы страстной любви, были перекрыты ею самой. Поскольку эти два механизма могут совмещаться, то ввиду ясности первого (присутствие брата), теперь рассмотрим только второй.

Итак, не влюблялась, потому что не хотела. (Тоже, согласитесь, не самое типичное поведение!) Да, ответ на наши вопросы прост: В. отказалась от себя как от женщины. (В данном контексте термин «женщина» указывает лишь на наличие у объекта первичных половых признаков — половых органов.)

И притом отказалась очень давно — ещё в детстве. Как это обычно происходит? В каких семьях? У дочек каких матерей?

Вот какое толкование следует из работ психоаналитиков. Жена мужа не любит — не то что в высокодуховном смысле, но и в некрофилическом, т. е. перед ним не раболепствует и в состояние восторженного кайфа рядом с ним не впадает. У неё рождается дочь, которая, как и отец, подавлять людей не может (не хочет) подсознательно. Далее рождается брат, которому подавлять худо-бедно удаётся, он и становится для матери сосредоточением всех чувств — её кумиром. (Аналогии: Гитлер и его мать, Наполеон и его мать, Андрей и его мать Софья Андреевна. Фромм считает мазохистское поведение матери с обниманием коленей сына если не главной причиной развития у него некрофилического характера, то, во всяком случае, главной из ему, Фромму, известных.) Несамостоятельный отец сползает в те же чувства, что и мать, поскольку на то ему отдан приказ. Дочь кодируют на те же чувства. Но её положение противоречиво: с рождением брата она теряет даже те крохи внимания, которые получала прежде. Страдание в таких случаях столь сильно, что ребёнок, защищаясь, чтобы оградить себя от новых волн боли, происшедшее как-то осмысливает (что естественно: логическое мышление — защитное). Но выводы его, естественно, по-детски неумелы. В точности то самое и произошло в семье В. и с ней самой.

Итак, логическое объяснение причин приложения «любви» прежде всего к брату, естественно, могло быть выражено только в тех понятийных единицах, которые в семье (рабоче-барачной культуры) употреблялись. Такие слова, как «гипноз», «подавление», «психологическое холуйство», «определённо-направленное мышление» и «Закон Божий» там не употреблялись, более того — активнейшим образом отторгались. Были слова: «хороший мальчик», «крошка», «маленький». Следовательно, как утверждают психоаналитики, для детского сознания брат стал хорошим, «потому что» он был маленький и слабенький и, главное, потому что он — мальчик. Отсюда вывод: девочкой быть плохо, более того — постыдно. Стыд, естественно, подсознательный, что следует хотя бы из того, что он не оставлял В. даже во сне: спит она далеко не в самой удобной позе — на животе: преимущество этого неудобного положения в том, что так скрыты те части её тела, которые отличают её от мальчика.

Если к собственным выводам прибавить свойственное детям подражание родителям, то восхищение семейным некрофилическим кумиром неизбежно должно было превратиться в привычку и тем над головой сомкнуться как стылая чёрная вода омута (помните слова В.: «Он всегда (! и ?) был для меня образцом мужчины!»). Итак, В. от себя как сексуального объекта отказалась. Сама.

Путь приспособления В. выбрала, если можно так выразиться, адлеровский: чтобы достигать своих целей, она как не мальчик и как не девочка всегда играла роль слабенькой, но это была не более чем маска, в которой она достигала выполнения своих желаний.