Я пересек комнату, снял телефонную трубку и набрал номер 444-1111. Когда мужской голос ответил: «Полиция. Линия экстренной связи», — я назвал свои фамилию и адрес, сообщил, что нашел у себя в гостиной убитого человека, и положил трубку. Тут же набрал другой номер, но обошелся без адреса и фамилии, когда на другом конце провода сняли трубку.

— Твой приятель, Уолтер Готар.

— Что с ним? — спросил Падильо.

— Он убит.

— Где?

— В моем кресле. Его задушили. Струной от рояля, вдетой в пластмассовые рукоятки для велосипедного руля. Я думаю, что это струна от рояля.

— Копы уже едут?

— Я им только что позвонил.

— Буду у тебя через пять минут.

— Если они прибудут первыми, чего мне не следует им говорить?

Он задумался.

— Говори все.

— Тогда я могу сказать правду.

— Возможно, они даже поверят, — и в трубке раздались гудки отбоя.

Я знал, что в таких ситуациях ничего нельзя трогать, но подошел к бару и плеснул себе виски, резонно предположив, что убийца, во-первых, мог отдавать предпочтение другой марке, а во-вторых, он не так уж глуп, чтобы оставлять отпечатки пальцев на бокале, из которого пил за успешное завершение дела.

С бокалом в руке я переместился на середину гостиной. Смотрел на тело Уолтера Готара и думал, а с чего он решил в столь поздний час повидаться со мной, и как попал в мою квартиру, и знаком ли я с человеком, который не счел за труд принести с собой струну и затягивать ее на шее Готара, пока тот не умер от удушья. Раздумья мои прервал стук в дверь.

Падильо прямиком направился к Готару, обыскал его карманы. Все найденное рассовал обратно, предварительно стерев рукавом отпечатки пальцев. Затем выпрямился и пристально посмотрел на мертвеца.

— Теперь он совсем не красавец, не так ли?

— Да уж, — согласился я. — Ты позвонил его сестре?

Падильо покачал головой и прошел к бару.

— Незачем брать на себя работу полиции.

— Нашел что-нибудь в его карманах?

— Интересный у него набор ключей.

С бокалом виски Падильо присоединился ко мне, и мы стояли посреди гостиной, словно два джентльмена, приглашенные на коктейль в совершенно незнакомую компанию. Дожидаясь полиции, мы обменялись едва ли десятком фраз. Зато с их приездом наговорились вдоволь.

Статистика говорит, что в Вашингтоне за прошлый год было совершено 327 убийств, и двое полицейских, прибывших по моему звонку, выглядели так, словно через их руки прошла половина покойников. Один был негр, второй белый, и они, похоже, не питали теплых чувств ни друг к другу, ни ко мне с Падильо.

Белый, высокий, ширококостный, лет тридцати трех — тридцати четырех, со светло-синими глазами, предъявил удостоверение сержанта, выданное на имя Лестера Вернона. По его голосу и внешности я решил, что передо мной представитель шестого или седьмого поколения американцев, ведущих свой род от англосаксов, который пришел к выводу, что лучше ворочать мертвецов, чем рубить уголек в Западной Виргинии. Скорее всего, я не ошибся.

Негр, лейтенант Френк Скулкрафт, был на пару лет старше, с широким носом и толстыми губами. Говорил он только левой половиной рта, так как с мускулами правой что-то произошло, и они отказывались шевелиться.

— Значит, обнаружив его, вы позвонили нам, а затем вашему деловому партнеру? — Скулкрафт мотнул головой в сторону Падильо.

— Совершенно верно, — ответил я.

— Почему вы позвонили ему, а не адвокату? — полюбопытствовал Вернон.

— Потому что адвокат мне не потребуется, — разъяснил я ему.