С первого же взгляда на гавань Магеллан
убеждается, что здесь он будет иметь дело с раджой или владыкой более
высокого разряда и большей культуры, так как на рейде стоят не только
бесчисленные челны туземцев, но и иноземные джонки. Значит, нужно с самого
начала произвести надлежащее впечатление, внушить, что чужестранцы
повелевают громом и молнией. Магеллан приказывает дать приветственный залп
из орудий, и, как всегда, это чудо - внезапная искусственная гроза при
ясном, небе - приводит детей природы в неописуемый ужас: с дикими воплями
разбегаются они во все стороны и прячутся. Но Магеллан немедля посылает на
берег своего толмача Энрике с дипломатическим поручением - объяснить
властителю острова, что страшный удар грома отнюдь не означает вражды, а
напротив, этим проявлением волшебной своей власти могущественный адмирал
выражает почтение могущественному королю Себу. Повелитель этих кораблей сам
только слуга, но слуга могущественнейшего в мире властителя, по повелению
которого он, чтобы достичь <Островов пряностей>, пересек величайшее море
вселенной. Но он пожелал воспользоваться этим случаем также и для того,
чтобы нанести дружественный визит королю острова Себу, ибо в Массаве слыхал
о мудрости и радушии этого правителя. Начальник громоносного корабля готов
показать владыке острова никогда им не виданные редкостные товары и вступить
с ним в меновую торговлю. Задерживаться здесь он отнюдь не намерен и,
засвидетельствовав свою дружбу, немедленно покинет остров, не причинив
мудрому и могущественному королю никаких хлопот.
Но король, или, вернее, раджа Себу Хумабон, уже далека не столь
простодушное дитя природы, как голые дикари на Разбойничьих островах или
патагонские великаны. Он уже вкусил плодов от древа познания и знает толк в
деньгах и их ценности. Этот темнокожий царек на другом конце света -
практичный экономист, как явствует из того, что он либо перенял, либо сам
придумал и установил высококультурный обычай - взимание пошлин за право
торговли в его гавани. Бывалого купца не запугать громом орудий, не
обольстить вкрадчивыми речами переводчика. Холодно поясняет он Энрике, что
не отказывает чужеземцам в разрешении бросить якорь в гавани и даже склонен
вступить с ними в торговые сношения, но каждый корабль обязан уплатить ему
налог за право стоянки и торговли. И если великому капитану, начальнику трех
больших иноземных судов, угодно вести здесь торговлю, то пусть он уплатит
установленный сбор.
Невольнику Энрике ясно, что его господин, адмирал королевской армады и
кавалер ордена Сант-Яго, никогда не согласится платить пошлину какому-то
ничтожному туземному царьку. Ведь этой данью он признал бы
implicite62 независимость и самостоятельность страны, которую
Испания, в силу папской буллы, уже считает своей собственностью. |