— После похорон я поехал к самому важному военному начальнику в Грозном

— к какому-то генералу. Три дня ожидал приема — дождался… Все объяснил ему и попросил записать в его армию. Он внимательно выслушал, потом не отказал, но и не дал согласия. Что-то записал в толстую тетрадку и, пообещав содействие, велел отвезти в Дербент… На берегу Каспийского моря, где прошло детство моей дочери, я промаялся почти четыре месяца и совсем уж разуверился в том, что пригожусь тому генералу. Да и жизнь моя вдали от двух могилок превратилась в сущий ад. И когда решился навсегда покинуть Дагестан, пришел вдруг какой-то человек и сказал: генералу нужна ваша помощь. Так и оказался я в твоем отряде, Костя-майор…

Дорога плавно подворачивала на север. Машина проворно проскочила большой поселок Гизель; где-то далеко справа остался Владикавказ.

— Хаджи Ризван, впереди военный госпиталь, — подсказал осетин. — Вашему попутчику не помешала бы помощь врачей.

— Едем дальше, недалеко осталось, — упрямым шепотом молвил пассажир и, точно, объясняя самому себе, добавил: — Он обмолвился как-то… наш Костя-майор, что нет у него доверия к военным врачам. А раз так, то и я не могу им верить.

Когда цель стала уж видимой, Яровой снова открыл глаза…

— Куда мы едем? — пошевелил он пересохшими губами.

— В здешних краях проживает один мой надежный знакомец — известный в Осетии доктор. К нему-то я тебя и…

— А что со мной? — не дослушал сотрудник «Шторма».

Ризван Халифович помолчал, решая, нужно ли огорчать молодого человека подробностями о полученных увечьях, да стародавняя привычка говорить только правду одержала верх…

— Рука выше локтя пробита — должно быть, пулей. Лицо прилично пострадало — верно, повредил о камни при падении. Нога искалечена основательно…

— Нога?! Какая?

— Левая…

— Теперь настал черед и левой! — выдавил горестную усмешку Константин.

— Ничего, дорогой Костя-майор. Мой приятель все сделает как надо: и лицо подправит, и руку вылечит, и на ноги поставит…

— Приехали, хаджи Ризван, — кивнул водитель на показавшуюся впереди темную ленточку реки.

Дребезжащий «Москвич» миновал последние кварталы левобережного поселка и проворно въехал на мост через набравший глубину и ширь полноводный Терек.

Справа промелькнула синяя табличка с белой, короткой надписью «Беслан»…

Глава девятая

/Санкт-Петербург/

Впервые вызволить похудевшую и осунувшуюся Эвелину из плена душной коммуналки удалось два месяца спустя. Князев был горд, добившись маленькой победы, — ведь не с кем-то из подруг, проведших возле нее множество бессонных ночей, она решилась пройтись морозным мартовским деньком, а именно с ним. И хотя те же подруги, вздыхая, понимали: смирившейся с однообразием беспросветной тоски Петровской безразлично с кем, куда и с какой целью идти, все ж обрадовались и этой долгожданной подвижке в ее медленном, тягучем выздоровлении.

Прогулка не стала долгой — на улице они не провели и получаса, неторопливо дойдя до набережной и повернув обратно. Чтоб не растревожить израненную душу девушки Антон не касался событий середины зимы. Все его реплики обращались к будущему, слова и фразы пестрили мажором, а вид и голос источали оптимизм. И когда Анна Павловна, встретившая их у порога, осторожно поинтересовалась: не вменить ли подобные выходы в ежедневный распорядок, сердце его замерло в ожидании ответа…

— Не знаю… мне все равно… — равнодушно прошептала Эвелина.