— Нам нельзя оставаться порознь. Сам бог распорядился так, чтобы судьбы наши слились в одну, — напирал он словами, обличенными в яркую форму. — Да, посылаемые Господом испытания, порой очень тяжелы, едва преодолимы. Но те, кто прошел их, поистине заслуживают лучшей участи…

Казалось, она совершено не слушала — за окном давно стемнело, и безрадостный взгляд с небрежным безразличием скользил по желтым оконным пятнам многоэтажки, стоявшей в глубине соседнего квартала. Не прерывая длинного монолога, молодой человек по-хозяйски включил торшер у дивана и погасил в комнате верхний свет. Но и это не отвлекло ее от бездумного созерцания ночного города…

— Да и невозможно тебе оставаться одной. Эдак и с ума можно сойти — вон и фотографии для чего-то искромсала, — раздался его голос совсем близко

— за спиной. — Эвелина!.. Милая моя, Эвелина! Пойми, я ведь люблю тебя и желаю только добра и счастья…

Она и впрямь не внимала его словесам. Она догадывалась, зачем он пришел, давно разгадала его мысли и наперед знала все его фразы. И даже с тоскливой обреченностью осознавала, чем должно закончится это позднее посещение.

Но все былые убеждения, принципы и прочие ценности, свято хранимые до шестого января сего года, поблекли, растворились, утеряли всякий смысл.

Теперь ей уже было все равно…

Спустя полчаса бутылка с недопитым шампанским стояла на подоконнике по соседству с бутылкой коньяка, коим врачи из клиники отпаивали свою подругу, заглушая ее сердечную боль. На приземистом столике среди вороха погубленных снимков возвышался фужер девушки с остатками вина, второй же — из которого пил Антон, одиноко лежал на полу посреди комнаты. На краешке дивана сидела Эвелина. На коленях перед ней, неловко обнимая и поспешно целуя руки, шепча с тем же жаром и напором, стоял Князев…

— Мы завтра же отправимся в ЗАГС — оформим наши отношения!.. Нет, завтра воскресенье — не получится… Тогда в понедельник — прямо с утра! — взволнованно твердил он, изумляясь ее податливости, еще не веруя в грядущее чудо. — Ах, черт! в понедельник — День Победы… Десятого! Десятого сразу же отправимся писать заявление! Я приеду за тобой в клинику!.. Ты ведь согласна?

А она опять молчала, бездумно глядя куда-то в сторону…

Вездесущий Антон добрался уж до пуговиц халатика; сумбурно мельтеша и торопясь, расстегнул одну, вторую, третью… Губы его тыкались в нежную шею и опять нашептывали пустые фразы, смысла которых девушка и не пыталась постичь.

Но стоило мужским ладоням коснуться ее груди, как она вдруг очнулась…

— Что ты подмешал тогда в мой коктейль? — отрешенно спросила Эвелина.

Опешив, он в испуге убрал от нее руки и сбивчиво залепетал:

— Я?.. С чего ты решила…

— Что ты подмешал? — переспросила она тем же монотонным голосом. — Как назывался препарат?

По отзывам подруг, Петровская была отличным врачом и, сознавая тщетность попыток уйти от правдивого ответа, Князев признался:

— Кажется, «Золпидем»…

— Сколько?

— Точно не помню. Миллиграммов пятнадцать…

Молодая женщина поднялась, машинально поправив халат, подошла к короткой мебельной стенке и выдвинула какой-то ящичек. Покопавшись среди множества коробочек с лекарствами, отыскала нужную и, бросив упаковку мужчине, направилась к двери со словами:

— Коньяк и шампанское на подоконнике…

Озадаченно выглянув в общий коридор, он приглушенно зашептал вдогонку:

— Значит, ты простила мне ту невинную январскую шалость?.