Хасбро коротко кивнул, дал кучеру указания, куда двигаться дальше, захлопнул дверцу — и экипаж влился в поток других.

XXXI

ТРИ ОТДЕЛЕННЫХ ГОЛОВЫ

Передвижной виварий, установленный на специальной тележке, откатили в сторону — Нарбондо по-прежнему лежал в нем, глядя на всех, словно тигр-людоед в клетке, полными неистовой злобы глазами. Пиви приказал Пьюлу убрать вместилище нечестивого доктора в фургон, не забыв хорошенько запереть дверцы последнего. Позже Нарбондо понадобится снова, сказал Пиви, но сейчас тому лучше побыть в темноте, а не портить атмосферу в анатомической своими свирепыми взглядами. Пьюл безмолвно повиновался.

Анатомический театр был тщательно вычищен и аккуратно прибран — большая часть оборудования была снабжена колесиками, так что добраться до стен и пола, выложенного большими, три на три фута, квадратными белоснежными мраморными плитами, и отдраить их особого труда не составляло. В свое время Сент-Иву довелось побывать во многих операционных как частного, так и государственного содержания, но такой экстравагантности и запредельной чистоты он не видел нигде. Только там, где сидела Клара, на полу виднелись две-три капли крови. Доктор Пиви заметил их одновременно с Лэнгдоном и стер той же тканью, какой промокнул руку Клары, а затем без слов вышел за дверь, оставив Сент-Ива с Джимми, Клингхаймером и вернувшимся Пьюлом.

У стены справа от Сент-Ива, за красными занавесками, как по волшебству, вспыхнули электролампы. Карминовое сияние озарило скопление разнообразной аппаратуры — гуттаперчевые мешки, аэраторы, каучуковые трубки, гигантские стеклянные колбы, полные зеленой жидкости, — почти все это было укреплено над длинной деревянной скамьей. А на скамье бесконечно пораженный Сент-Ив увидел три человеческие головы, помещенные вертикально в тазики для бритья. Из их ртов и ноздрей стекал зеленый грибной сок. Рассеченные шеи были установлены на толстых поперечных срезах ножек светящихся грибов, причем каждый срез отращивал шляпку, стремясь обрести целостность, от чего казалось, что жертвы Клингхаймера носят воротники.

Головы находились в разной степени сохранности, две были мужскими, одна — женской. Рядом стояли еще два тазика без голов, хотя в каждом имелся кусок ножки — пьедестал, ожидающий своей статуи, — и жидкость омывала их. Неподалеку на кольцах были подвешены три пустые проволочные птичьи клетки, по размеру рассчитанные на крупного попугая, но только без насестов и с широкими дверцами. Видимо, они служили для перевозки тазиков — похоже, давеча одну такую клетку выгружали из фургона на глазах Сент-Ива.

— Я же говорил вам, профессор, что вы увидите чудеса! — воодушевленно произнес Клингхаймер. Он явно вернул себе самообладание и столь же явно наслаждался горестным выражением, застывшим на лице Сент-Ива. Достав из кармана очки для ауры, Клингхаймер надел их и минуту глядел на ближайшую лампу. — Ознакомлю вас с вашими, так сказать, обязанностями, хотя одна из них, я вижу, уже отпала. С помощью этих весьма интересных очков я могу сказать, что внутренний свет в одной из этих дивных голов почти угас.

Клингхаймер указал на голову женщины. Плоть на ней имела отчетливый зеленый оттенок, но выглядела свежей и здоровой, закрытые веки чуть подрагивали. Хотя Сент-Ив никогда не встречался с Сарой Райт — по крайней мере, не видел ее лица, — он ни на секунду не усомнился, что перед ним подруга Матушки Ласвелл. Однако на лице Сары не было смертной маски. Очевидно, подобие жизни поддерживалось соками.

— Вижу, эта женщина вам знакома, сэр, — Сара Райт, как вы совершенно верно определили. Я вижу также, что после первоначального отвращения вы отреагировали интеллектуальным интересом. Восхитительно, не правда ли? А вот этот джентльмен посередине — Джеймс Хэрроу.