Вот как стоит вопрос. Не «возможно ли?», а «необходимо настоятельно».

А если необходимо, следует подумать всерьез. И когда вдумаешься, препятствия не кажутся непреодолимыми. Совсем не нужно прочищать вулкан во время извержения. Сейчас клапаны, выпускающие лаву, открыты. Каналы закроются, когда извержение кончится и остатки лавы застынут в них. Вот тогда, в период затишья, можно, не торопясь, прочистить трубопроводы вулкана, подготовить их для следующего извержения, позаботиться, чтобы оно прошло без взрывов, без катастроф, чтобы газы вышли через открытый кратер и лава вылилась по заранее подготовленной трубе…

Неделю раздумывал Грибов на эту тему, прежде чем, наконец, он решился сесть за стол и написать:

«Работа Шатрова не только завершает долгий путь, но также открывает новую страницу в вулканической науке. После предсказания должно последовать обезвреживание. После предупреждения опасности – борьба с ней. Мысль движется вперед, нет и не может быть предела для нее».

6.

НЕТ, человек не камень, упавший в воду. Садовник уходит – цветут посаженные им сады. Каменщик уходит – в школах, которые он сложил, учатся дети, будущие каменщики. Уходит ученый – остаются его мысли, другие ученые обсуждают их, проверяют, продолжают, делают новые выводы, иногда неожиданные для ушедшего. Интересно, что сказал бы Виктор, если бы его спросили:

– Можно ли прочистить вулкан?

Прочистить вулкан! Профессор Дмитриевский трижды перечитывает статью Грибова и шепчет, качая головой:

«Ох, уж эта молодежь!» В его словах немножко возмущения и немножко восхищения. Затем он добавляет, вздохнув: «Что ж, такова правда жизни. Я мечтал предсказывать извержения, они хотят устранить их совсем. Пусть идут вперед!» И Дмитрий Васильевич размашистым почерком пишет на первой странице:

«Уважаемый товарищ редактор!

Прошу Вас поместить в ближайшем номере…»

И вдруг, подводный камень. То есть на вид это не камень, а человек. Редактор отдела геологических наук Тартаков благообразен, отменно вежлив, хорошо одет. «Прочистить вулкан," – читает он в свою очередь. Тартаков не возмущается и не восхищается, но он встревожен. Напечатай такое, – заклюют, скажут антинаучно. Дмитриевский рекомендовал, но отвечает он – Тартаков. А попробуй задержать, – тот же Дмитриевский встанет на дыбы. Он декан, с ним следует считаться. Может быть, предложение ценное, еще ославят ретроградом. Пожалуй, разумнее всего послать на отзыв еще кому-нибудь, профессору Климову, например. Климов и Дмитриевский – в науке противники, обычно мнения у них противоположные. Один – за, один – против. Тартаков имеет право сомневаться, проверять, запрашивать дополнительные материалы, тянуть. А там пройдет время, полгода, год и он с чистой совестью напишет: «Наш журнал не может помещать некрологи с опозданием на год».

Неужто все кончено, идея потерпела крушение, память о Викторе утонет в тихой заводи канцелярской переписки? Тартаков не думает об этом, он скрипит пером и сдержанно улыбается. Он очень доволен своим умом и дипломатическими талантами.

7.

КО всему можно привыкнуть, даже к землетрясениям. Со временем извержение Горелой сопки вошло в свою колею. Из бокового кратера, как из незаживающей раны, текла и текла лава, текла неделю, вторую, третью… Наблюдатели свыклись с существованием этой расплавленной реки, сначала посещали ее каждый день, потом через день, потом два раза в неделю.